Это был подарок Райского: часы, с эмалевой доской, с ее шифром, с цепочкой. Она взглянула на них большими глазами, потом окинула взглядом прочие подарки, поглядела по стенам, увешанным гирляндами и цветами — и вдруг опустилась на стул, закрыла глаза руками и залилась целым дождем горячих слез.
— Господи! — всхлипывая от счастья, говорила она, — за что они меня так любят все? Я никому ничего хорошего не сделала и не сделаю никогда!..
Так застала ее бабушка, неодетую, необутую, с перстнями на пальцах, в браслетах, в брильянтовых серьгах и обильных слезах. Она сначала испугалась, потом, узнав причину слез, обрадовалась и осыпала ее поцелуями.
— Это Бог тебя любит, дитя мое, — говорила она, лаская ее, — за то, что ты сама всех любишь, и всем, кто поглядит на тебя, становится тепло и хорошо на свете!..
— Ну пусть бы Николай Андреич: он жених, пусть maman его, — отвечала Марфинька, утирая слезы, — а брат Борис Павлович: что я ему!..
— То же, что всем! одна радость глядеть на тебя: скромна, чиста, добра, бабушке послушна… («Мот! из чего тратит на дорогие подарки: вот я ужо ему дам!» — в скобках вставила она.) Он урод, твой братец, только какой-то особенный урод!
— Точно угадал, бабушка; мне давно хотелось синенькие часики — вот этакие, с эмалью!..
— А что ж ты не спросишь бабушку, отчего она ничего не подарила?
Марфинька зажала ей рот поцелуем.
— Бабушка, любите меня всегда, коли хотите, чтоб я была счастлива…
— Любовь — любовью, а вот тебе мой всегдашний подарок! — говорила она, крестя ее. — А вот и еще, чтоб ты этого моего креста и после меня не забывала…
Она полезла в карман.
— Бабушка! Да ведь вы мне два платья подарили!.. А кто это зелени и цветов повесил?..
— Всё твой жених, с Полиной Карповной, вчера прислали… от тебя таили… Сегодня Василиса с Пашуткой убирали на заре… А платья — твое приданое: будет и еще не два. Вот тебе…
Она вынула футлярчик, достала оттуда золотой крест с четырьмя крупными брильянтами и надела ей на шею, потом простой гладкий браслет с надписью «От бабушки внучке», год и число.
Марфинька припала к руке бабушки и чуть было не расплакалась опять.
— Всё, что у бабушки есть, — а у ней кое-что есть — всё поровну разделю вам с Верочкой! Одевайся же скорей!
— Какая вы нынче красавица, бабушка! Братец правду говорит: Тит Никоныч непременно влюбится в вас…
— Полно тебе, болтунья! — полусердито сказала бабушка. — Поди к Верочке и узнай, что она? Чтобы к обедне не опоздала с нами! Я бы сама зашла к ней, да боюсь подниматься на лестницу…
— Я сейчас, сейчас… — сказала Марфинька, торопясь одеваться.