И она пропела себе под нос две строчки из песни, которую Никт слышал впервые:
— К нам, бедняк и богатей, пляшем, пляшем макабрей!
— Это откуда? — полюбопытствовал Никт, но тут же раскаялся: миссис Оуэнс потемнела, как грозовая туча. Мальчик поспешил уйти, пока ее неудовольствие не выразилось еще ярче.
На кладбище действительно было холодно. Холодно и темно, только в небе мерцали звезды. Никт вышел на заплетенную плющом Египетскую аллею. Там стояла матушка Хоррор и, сощурившись, смотрела на листья.
— Ну-ка, парень, присмотрись. У тебя глаза получше будут. Цветы видишь?
— Цветы? Зимой?
— Нечего мне рожи корчить! Всем цветам свое время. Почки набухают, распускаются и вянут. Всему свое время… — Она поплотнее закуталась в салоп. — Час труда и час затей, час для пляски макабрей. Верно, юноша?
— Не знаю, — ответил Никт. — А что такое макабрей?
Но матушка Хоррор уже скрылась в зарослях плюща.
— Странные дела… — вслух произнес Никт и решил зайти в мавзолей семейства Бартлби, чтобы согреться и поболтать. К сожалению, у представителей всех семи поколений (от самого старшего, который умер в 1831 году, до самого юного, похороненного в 1690-м), этой ночью не нашлось для Никта времени. Они занимались генеральной уборкой.
Фортинбрас Бартлби, скончавшийся в десять лет (от костоеды — несколько лет Никт думал, что Фортинбраса вместе с костями слопало какое-то чудище, и был очень разочарован, когда узнал, что это такая болезнь), извинился:
— Нам нынче не до игр, мистер Никт! Скоро будет завтра. Такое разве часто бывает?
— Каждую ночь, — ответил Никт. — Завтра приходит каждую ночь.
— Но такое завтра бывает редко, — возразил Фортинбрас. — Реже, чем раз в год, чаще, чем раз в вечность.
— Завтра не ночь Гая Фокса. И не Хэллоуин. Не Рождество и не Новый год.
Пухлое веснушчатое лицо Фортинбраса светилось радостью.
— Ни то, ни другое, ни третье, ни четвертое! Эта ночь не похожа на остальные.
— Как она называется? Что будет завтра?
— Завтра будет лучшая ночь на свете!
Никт уже думал, что Фортинбрас все ему расскажет, но того подозвала бабушка, Луиза Бартлби (на вид лет двадцати), и чтото шепнула ему на ухо.
— Да ладно! — сказал Фортинбрас, а потом повернулся к Никту. — Извини, мне пора за уборку! — Он взял тряпку и принялся выбивать пыль из собственного гроба. — Ла-ла-ла-бум! — запел он. — Ла-ла-ла-бум! — И с каждым «бум» сильно замахивался тряпкой. — Будешь петь с нами?
— Что петь?
— Потом, потом, — ответил Фортинбрас. — Завтра!
— Все потом, — сказала бабушка Луиза (она умерла родами, произведя на свет близнецов). — Займись своими делами. — И пропела приятным и чистым голосом: — Мимо окон и дверей мы пропляшем макабрей…