Никт спустился к полуразрушенной небольшой часовне и проскользнул сквозь каменный пол в крипту. Там он сел и стал ждать Сайлеса. Было зябко, но это Никта не очень заботило: на кладбище он был своим, а мертвым холод нипочем.
Опекун вернулся под утро с большим полиэтиленовым пакетом.
— Что там?
— Одежда для тебя. Примерь. — Сайлес достал серый свитер — цвета Никтова савана, — джинсы, трусы с майкой и светло-зеленые кеды.
— Зачем?
— Ты хочешь спросить, зачем нужна одежда помимо того, чтобы прикрывать тело? Что ж, во-первых, я считаю, что ты достаточно вырос — сколько тебе, десять? — и должен теперь одеваться, как живые. Рано или поздно тебе придется носить нормальную одежду, так почему бы не привыкнуть заранее? Кроме того, эта одежда может сыграть роль камуфляжа.
— Что такое камуфляж?
— Это когда одна вещь так похожа на другую, что люди смотрят и не понимают, на что смотрят.
— А-а, понял!.. Вроде.
Никт оделся. Со шнурками возникло некоторое затруднение, и Сайлес научил мальчика их завязывать. У Никта получилось не сразу, и ему пришлось перешнуровывать кеды несколько раз, пока Сайлес не остался доволен.
Наконец Никт набрался смелости и спросил:
— Сайлес, а что такое макабрей?
Сайлес приподнял брови и склонил голову набок.
— Откуда ты знаешь это слово?
— Все кладбище о нем говорит. Кажется, это то, что будет завтра ночью. Так что такое макабрей?
— Это танец. Данс-макабр.
— Пляшем, пляшем макабрей, — вспомнил Никт. — А ты его танцевал? Какой он?
Опекун обратил к нему глаза, темные, как омуты.
— Не знаю. Мне многое известно, Никт, потому что я провел немало ночей в этом мире. Однако я не знаю, что значит танцевать макабрей. Для этого нужно быть или живым, или мертвым — а я ни то, ни другое.
Никт вздрогнул. Ему захотелось обнять опекуна, прошептать, что он его никогда не бросит, но обнять Сайлеса казалось не проще, чем поймать лунный луч, — не потому, что опекун бестелесный, а потому, что это было бы неправильно. Есть те, кого можно обнимать, — Сайлеса нельзя.
Опекун задумчиво осмотрел Никта в новой одежде.
— Сойдет. Теперь по тебе не скажешь, что ты всю жизнь прожил на кладбище.
Никт гордо улыбнулся. Потом улыбка исчезла, и он посерьезнел.
— А ты ведь будешь здесь всегда, Сайлес, правда? И я не уйду отсюда, если сам не захочу?
— Всему свое время, — сказал Сайлес и промолчал весь остаток ночи.
Назавтра Никт проснулся рано. Высоко в свинцовом небе еще блестело серебряной монетой солнце. Зимой легко было проспать весь дневной свет, прожить три месяца как одну долгую ночь. Поэтому каждый раз перед сном Никт обещал себе, что встанет пораньше и выйдет на улицу.