Релинк приготовил к поездке не только новый китель, но и подробный доклад о своей деятельности за последний год, и то, как будет принят доклад начальством, волновало его все-таки гораздо больше, чем церемония получения ордена.
В Берлине он покажет доклад прежде всего своему непосредственному шефу Отто Олендорфу и если по-лучит его одобрение, тогда передаст доклад в секретариат рейхсминистра.
На всякий случай Релинк вез с собой два варианта доклада: один — более победоносный, другой — поскромнее, — мало ли как там, наверху, сегодня настроения?
В победоносном варианте доклада были такие выражения: “Мы сломили сопротивление города…”, “Организованные действия подполья уже в прошлом…”, “Перед нами остались лишь разрозненные одиночки…”. В более скромном варианте доклада таких категорических утверждений уже не было, но перечисленные конкретные факты деятельности СД убедительно показывали: за год сделано немало.
И вот на служебном самолете штаба восемнадцатой армии Релинк отбыл в Берлин. Когда самолет приближался ко Львову, он был обстрелян из леса партизанами. Крупнокалиберная пуля вывела из строя один из двух моторов. Самолет стал быстро терять высоту и снова был обстрелян с земли. Один из летчиков был ранен, а офицер, фельдъегерь штаба восемнадцатой армии, убит. После первого обстрела, обернувшись с переднего кресла, фельдъегерь сказал что-то Релинку, и тот согласно кивнул, хотя из-за шума моторов ничего не расслышал.
А после второго обстрела Релинк сам наклонился к фельдъегерю и прокричал:
— Неужели нельзя навести здесь порядок?!
Но тот не повернулся — он был мертв.
Релинк узнал об этом только во Львове, когда самолет совершил неуклюжую посадку и от тряски тело офицера свалилось на пол. Релинка напугала не только смерть сидевшего рядом с ним человека, но и равнодушие, с каким на львовском аэродроме отнеслись к случившемуся, и то, как раненный в руку летчик, смотря на убитого офицера, сказал с мрачной насмешкой:
— Ему уже лучше, чем нам, не так ли?
Пока ремонтировали самолет, Релинк бродил по аэродрому, уже стыдясь своего страха и предвкушая, как он будет рассказывать берлинским чиновникам об этом эпизоде: “Он сидел рядом со мной, буквально рядом…”
Но ему не пришлось рассказывать про это. В управлении имперской безопасности подобные истории никого не интересовали, более того, Релинк обнаружил, что и сам он и его доклад тоже никого не интересуют. Когда он вошел в кабинет Олендорфа, тот даже не сразу его узнал, а потом холодно предупредил, что очень занят. Релинк отдал ему скромный вариант доклада, тот, не читая, сунул его в стол и спросил отчужденно: