— Извините, темно тогда было, — смущенно пробормотал Лиля и вдруг испуганно спросила: — Так вы от Раи?
— Нет, я от Шрагина, — ответила Юля.
Лиля сделала шаг назад, и в это время в переднюю вышла Эмма Густавовна.
— Что здесь происходит? Кто это? — раздраженно спроси старуха.
— Она пришла от Игоря Николаевича, — тихо произнес Лиля.
— Ему надо помочь, — сказала Юля. — Передачу в тюрьму снести.
— Почему это мы должны ему помогать? Кто он нам? Что он нам принес, кроме беды? — закричала Эмма Густавовна, не обращая внимания на протестующие знаки дочери.
— Он же в тюрьме сидит, — укоризненно сказала ей Юля. — Голодают там люди.
— Вы что хотите? Чтобы и нас туда упрятали? — продолжала кричать старуха. — Убирайтесь отсюда! С меня довольно горя без вас! — Эмма Густавовна распахнула дверь на улицу. — Убирайтесь! Слышите? Убирайтесь! Иначе я позову полицию!
— Ну и люди же вы! — с ненавистью сказала Юля и выбежала из квартиры.
Эмма Густавовна и Лиля вернулись к прерванному завтраку, но еда не шла им в горло, и они долго сидели молча, не глядя друг на друга.
— Я снесу ему передачу, — тихо сказала Лиля.
— Ни за что! — взвизгнула Эмма Густавовна. — Ты сошла с ума! Сделать такое, когда все решено с твоей поездкой в Германию! Ты подумай только! Может, наконец, лопнуть терпение у доктора Лангмана.
— Я снесу, — повторила Лиля.
Эмма Густавовна вдруг решительно сказала:
— Ладно, твоя жизнь впереди, а моя уже окончена. Я снесу сама.
И действительно, на другой день Эмма Густавовна явилась в тюрьму. Она стояла в очереди к окошечку тюремщика с таким: видом, что никто не решался с ней заговорить. Сама она боялась прикоснуться к этим людям, будто они были прокаженные.
Тюремщик принял от нее сверток, проверил его содержимое и спросил:
— Записка есть?
— Нет и не будет, — с гордым достоинством ответила Эмма Густавовна.
Тюремщик глянул на нее удивленно.
— А кому передача-то?
— Некоему Шрагину.
— От кого?
Эмма Густавовна молчала. Лицо ее покрылось красными пятнами.
— Ну, говорите же — от кого, я записать должен, — грубо торопил ее тюремщик.
— От знакомых, — еле слышно произнесла старуха.
— Ответа ждать будете?
— Нет, нет, — Эмма Густавовна отшатнулась от окошечка и быстро вышла из тюремной канцелярии.
Она вернулась домой взвинченная до предела. Всю дорогу она репетировала сцену, которую собиралась устроить дочери за те унижения, через которые она ради нее прошла. Но дома оказался Лангман. Поздоровавшись с ней, он сказал:
— Вы очень хорошо и разумно поступили.
— Я не такая плохая, как думают некоторые, — мгновенно перестроилась Эмма Густавовна, кивнув на дочь, и ушла в свою комнату.