– Подвал дома семьдесят четыре на улице Кардинала Лемуана, – сказал я. – Я жил на четвертом этаже.
– Там нет номера, – сказал Форд. – Но вы легко отыщете это место, если сумеете найти площадь Контрэскарп.
Я сделал еще один большой глоток. Официант принес заказ Форда, и Форд сделал ему выговор.
– Я просил не коньяк с содовой, – сказал он назидательно, но строго. – Я заказал вермут «шамбери касси».
– Ладно, Жан, – сказал я. – Я возьму этот коньяк. А мосье принесите то, что он заказал сейчас.
– То, что я заказал раньше, – поправил Форд.
В этот момент мимо нас по тротуару прошел довольно худой человек в накидке. Он шел рядом с высокой женщиной и, скользнув взглядом по нашему столику, посмотрел в сторону и направился дальше.
– Вы заметили, что я с ним не раскланялся? – спросил Форд. – Нет, вы заметили, что я с ним не раскланялся?
– Нет. А с кем вы не раскланялись?
– Да с Беллоком, – сказал Форд. – Как блистательно я с ним не раскланялся!
– Я не заметил. А зачем вы это сделали?
– На это у меня есть тысяча веских причин, – ответил Форд. – Эх, и блистательно же я с ним не раскланялся!
Он был безгранично счастлив. Я почти не заметил Беллока и думаю, что и он не заметил нас. У него был задумчивый вид, и он автоматически скользнул взглядом по нашему столику. Мне стало неприятно, что Форд был груб с ним: как молодой, начинающий писатель, я испытывал уважение к Беллоку, писателю старшего поколения. Сейчас это трудно понять, но в те дни так бывало нередко.
«Хорошо бы, Беллок остановился у нашего столика», – подумал я. Вечер был испорчен встречей с Фордом, и мне казалось, что Беллок мог бы исправить положение.
– Для чего вы пьете коньяк? – спросил Форд. – Разве вы не знаете, что коньяк губит молодых писателей?
– Я пью его довольно редко, – ответил я.
Я старался вспомнить, что Эзра Паунд говорил мне о Форде, – о том, что я не должен ему грубить и должен помнить, что Форд лжет только тогда, когда очень устал, что он действительно хороший писатель и у него были очень большие семейные неприятности. Я изо всех сил старался помнить обо всем этом, но это было очень трудно, потому что рядом со мной сидел сам Форд – грузный, сопящий, неприятный человек. Все-таки я старался.
– Объясните мне, в каких случаях люди не раскланиваются? – спросил я.
До сих пор я думал, что это бывает только в романах Уйды. Я никогда не читал романов Уйды, даже во время лыжного сезона в Швейцарии, когда дул сырой южный ветер, и все взятые с собой книги были прочитаны, и оставались только забытые в пансионе довоенные издания Таухница. Но какое-то шестое чувство подсказывало мне, что в ее романах люди не раскланиваются друг с другом.