.
В то же время подавляющая часть населения областей Центральной
и Восточной Украины, принявших на себя страшный удар
Голодомора, меньше всего усматривает его виновников в своих
русских братьях — таких же жертвах еврейско-большевистских
изуверов, как они сами.
Объяснить этот парадокс не составляет труда: вековая
политическая разделенность двух частей украинского народа
безусловно наложила свой отпечаток на ментальное восприятие
межславянских «братских» связей.
Поэтому с одной стороны мы видим твердый восточно-украинский
отпор любым попыткам навязать образ русского народа как врага и
палача, а с другой — легкое западно-украинское соглашательство
с антироссийской пропагандой.
Но есть еще один аспект западно-украинской позиции, обойти
вниманием который мы не имеем права. Речь идет о первопричинах
утраты украинским Западом тех самых ментальных связей,
отсутствие которых сегодня делает его легкой добычей
разжигателей межславянской вражды.
О том, куда уходят эти исторические корни, повествует небольшой
отрывок из книги Василия Витальевича Шульгина «Что нам в них не
нравится...» (курсив— авторский):
«Некий устоявшийся образ русскости можно рисовать себе в
москвичах эпохи Алексея Михайловича, если не принимать во
внимание солидной доли финской и татарской крови, влившейся в
северян. Но история говорит нам, что другое действующее лицо
этой же эпохи, гетман Богдан Хмельницкий, смотрел на себя и на
своих как на истинных носителей русского начала.
Южане напоминали Государю Московскому, что древнее гнездо
воссоединяемого русского народа есть Киев и вся вообще «Малая
Русь». И если на одну минуту задуматься над тем поразительным
сходством, которое являют внешние образы Руси Киевской и Руси
Запорожской ..., — то надо признать, что этого рода русскость,
то есть древнюю русскость, Юг стойко хранил.
Но эта русскость, будем называть ее южной, отличается от
Московской, которую будем называть северной. И поэтому недаром
Петр Великий, коему предстояло использовать великое дело своего
отца (направившего «Московию» с пути местно-московского на путь
обще-русский), недаром Петр Великий стремился найти новое
гнездо для удвоившегося в своих возможностях народа.
Москва для этого дела была тесна и провинциальна; она не могла
импонировать русскости южной; ибо эта последняя традиционно, от
времен Владимира и Ярослава, протягивала щупальца на Запад и
тянула в себя завоевания культуры общечеловеческой. Из
воссоединения двух братских племен, одинаково русских, но
несколько разошедшихся в течение веков различной политической
жизни, непременно должно было родиться «нечто третье», что не
было бы ни древний Киев, находившийся в состоянии упадка, но
хранивший варяжские традиции русского западничества; ни Москва,
набравшаяся силы, но носившая на глазах повязку из чисто
московских, «сепаратистических» от остального мира предрассудков.