Это третье было найдено; и нарекли ему имя — Санкт-Петербург.
Петербург, утвержденный на болоте Петром, что значит Камень,
получил гранитное основание; при помощи прозревших «москвичей»
и наследственно зрячих «киевлян» он стал тем котлом, где
великолепно, можно сказать «блистательно», варилась каша из
двух воссоединившихся племен русского народа.
Петербург поле под вишневыми садочками Полтавы превратил в
ристалище, где разыгрался первый, со времен Владимира Мономаха,
общерусский триумф. Петербург скромного хохла казака Григория
Розума сделал супругом Императрицы Всероссийской — девицы
Елизаветы; Петербург осуществил давнюю мечту Киева «ногою
твердой стать при море» — при теплом, южном, Черном море, с IX
века называемого «русским»; Петербург бросил южнорусское
казачество, хранившее варяжские традиции, на новые подвиги,
показав ему ручкой Императрицы Екатерины II подножие Кавказа,
именуемого Кубань.
Петербург выковал новый русский язык, который был не московский
и не киевский; который проходил выше того и другого, но стоял
на этих двух местноречиях, как голова, вместилище развившегося
разума, стоит на двух ногах.
Петербург из двух русских племен варил сладкий мед, который
обещал досыта накормить пищей животной и духовной огромные
пространства Русской Империи. Возможности, отсюда
проистекавшие, не давали жить соседям; и потому сначала шведы,
потом поляки и, наконец, немцы поспешили в этот кипящий мед
подбросить ложку дегтя, которая испортила бочку. Этим дегтем
была украинская идея.
Украинская идея (идея распри, раздора, идея бифуркации единых
русских крови, языка и культуры) задержала сваривание южно - и
северно-русских особенностей в единый русский тип, то есть
работу, над которой трудился Петрополь. С тех пор, как
Петроград деградировал из ранга столицы, каковой опять стала
Москва, история попятилась назад; а враждебные русскому народу
силы стали неистово работать над его разделением.
По счастью, оружие, которое для этого употреблено, — гнилое.
Украинская идея, то есть утверждение, что южно-русский народ —
не русский, долго не выдержит, ибо оно лживо и рассчитано на
невежество.
Самолюбие проснувшегося южно-русского народа не позволит, чтобы
ему морочили голову польско-немецкими сказками, принимая его за
дурачка непомнящего. Малая Россия вспомнит, что она Россия par
excellence [в высшей мере], и пошлет к так называемой mere de
biss всех украинствующих вралей.
Но... но «особенности» южно - и северно-русские, подновленные
годами разделения, останутся. Южная Россия, даже приняв свое
старое наименование Малой, то есть исконной Руси, некоторое
время будет настроена сепаратистически; если не в смысле
политическом, то в смысле культурном.