— Но я-то настоящий француз.
— А…
Она, кажется, в этом сомневалась.
— Где они теперь? — спросил я.
— Уехали в сторону Нуарсера часов около восьми, — указала она пальцем на север.
На пороге из тьмы выступила девушка — платок, белый фартук.
— Что немцы у вас тут наделали? — спросил я.
— Сожгли дом рядом с мэрией, а здесь закололи пикой в живот моего братика. Он играл на Красном мосту и глядел, как они проезжают. Да вот он, — показала она. — Посмотрите.
Она не плакала. Снова зажгла свечку, огонек которой я видел. И тут — это правда — я разглядел в глубине на матрасе маленький трупик в матросском костюмчике; голова и шея, синеватые, как пламя сальной свечи, выступали из широкого квадрата синего воротника. Все тело съежилось, руки, ноги, спина скривились. Удар пикой словно вставил ему ось смерти в середку живота. Рядом, стоя на коленях, горько плакала мать, отец — тоже. Потом они заныли в один голос. Но мне очень хотелось пить.
— Не продадите ли бутылку вина? — осведомился я.
— Спросите мать. Она знает, может, еще осталось. Немцы у нас его много взяли.
И обе женщины принялись вполголоса обсуждать мою просьбу.
— Больше нет, — объявила мне дочь. — Немцы все забрали. А ведь мы им сами наливали, и помногу.
— Ну и пили же они! — вздохнула мать, разом перестав плакать. — Любят, видать, это дело.
— Больше ста бутылок, это уж точно, — добавил отец, не вставая с колен.
— Так-таки ни одной не осталось? — гнул я свое, не теряя надежды: очень уж мне хотелось выпить, особенно здешнего белого — оно горьковатое, но взбадривает. — Я хорошо заплачу.
— Осталось только дорогое. Пять франков бутылка, — уступила мать.
— Идет!
И я вытащил из кармана большой пятифранковик.
— Принеси бутылку, — негромко велела она дочери. Та взяла свечку и скоро вернулась с литром: где-то они его припрятали.
Мне подали вино, я выпил, оставалось только уйти.
— А они не вернутся? — спросил я, вновь охваченный беспокойством.
— Может быть, — разом ответили они. — Но тогда уж все спалят, как грозились перед уходом.
— Съезжу посмотрю, что там.
— Ишь какой храбрый!.. Они вон где, — указал мне отец в направлении Нуарсер-сюр-ла-Лис.
Он даже вышел на дорогу и проводил меня глазами. Дочь и мать, оробев, остались подле маленького трупа.
— Вернись! — позвали они из дому. — Вернись, отец. Нечего тебе там делать, Жозеф.
— Ишь какой храбрый! — повторил отец и пожал мне руку.
Я опять зарысил на север.
— Вы хоть не говорите им, что мы еще здесь! — крикнула мне вдогонку девушка, выглянув за дверь.
— Завтра они и без меня увидят, тут вы еще или нет, — ответил я.