— Вы мне не верите?!! — с искренним ужасом в голосе вскричал Андрей.
— Успокойся и не вопи. Считай, я тебе верю, даже если ты скрывающийся еретик.
— О, боги!.. Зачем мне быть еретиком? Я жертва лютого злодея!
— Осталось только доказать это священному суду, — философски заметил Корнелий.
— За что ж вы так… Я ли не ваш слуга?
— Достаточно ли ценный ты слуга, чтоб за тебя быть обвиненным в потворстве злобной ереси? — вопросом на вопрос ответил Корнелий.
— Я знаю, вы найдете выход, ваша светлость! Я не хочу умирать!
— Ты слышал, что сказал по этому поводу Лукреций?
— А? Лукреций? Какой Лукреций, ваша светлость?
— Тит Лукреций Кар. Не знаешь о таком? Ну ладно… Он сказал:
«Ips Epicurus obit decurso lumine vitae,
Qui genus human ingenio superavit et omnis
Restinxit stellas exortus ut aetherius sol.
Tu vero dubitabis et indignaber obire?».
— Зачем смеетесь надо мной вы, ваша светлость? Вы знаете, я не силен в латыни.
— Ах, да, прости… И верно: зачем тебе латынь, речистому слуге простого люда? Это ученым еретикам она нужна, а ты не еретик, просто воинствующий невежа. Я для тебя переведу:
«Сам Эпикур отошел по свершении поприща жизни,
Он, превзошедший людей дарованьем своим и затмивши.
Всех, как и звезды, всходя, затмевают эфирное солнце.
Что ж сомневаешься тут и на смерть негодуешь свою ты?».
— Ваша светлость, — упавшим голосом молвил Андрей, — если вы не защитите меня, моему отцу придется выполнить желание Юстины. И вы не станете первым министром.
— М-да… — вздохнул Корнелий. — Это было бы весьма некстати!
— И я о том! — вскричал воспрявший духом. — Защитите меня, ваша светлость, и все мы, как один, с великой радостью за вас проголосуем!
— А как, по-твоему, я должен защитить тебя?
— Не мне, ничтожному плебею, давать советы вашей светлости, потомку Величайшего Отца.
Корнелий рассмеялся:
— Слышали бы тебя твои избиратели! Да, между прочим, а как тебя угораздило нарушить наш уговор? Я ясно воспретил тебе митинговать с Софией где-либо, помимо Плебсии.
— А разве у меня был выход?! — с болью и ненавистью в голосе отозвался Андрей. — Она возникла, эта демоница, и налетела на меня! Знай я заранее, как выйдет, подготовился бы. Героя настоящего сыскал бы, она бы не придралась…
— Ты глупо поступил, дружок, выставив дешевого комедианта с мнимыми ранами. Зачем? Ужели мало я тебе плачу? Надеялся еще урвать на этом деле? Нехорошо, ох, как нехорошо!
— Да кто мог знать, что княжеская дочка заявится на митинг и выступать полезет? Ведь даже вы не знали, так?
— Ну что ты! — насупился Корнелий. — Мне и в голову не приходило, что дочь Юстинов унизится до вашей дикой сходки. Однако, друг мой ненасытный, должен тебе сказать, она поступила гениально. Если бы документы по делу Ульпинов вспыли сами по себе, и ты, народный делегат, вдруг, ни с того, ни с сего, был бы обвинен в зловредной ереси, все возмутились бы, и процесс угас бы, не начавшись. А так, после злополучного митинга, общественное мнение готово без суда осудить тебя: действительно, плебей, ударивший великородную княгиню, вполне способен оказаться еретиком!