Писано 13 числа Месяца Черной Собаки в Год Третий от Зарождения Свободной Веры[105], мной, Андреем, сыном Кимона Интелика, собственноручно, вне всякого насилия, по доброй моей воле и разумению небес».
***
Затем, когда упавший духом делегат поставил точку в своем зловещем признании, амазонка Сулла-Ясала по велению князя Корнелия окропила стило в крови Андрея, вытекавшей из символической раны, — и Андрей расписался. Для вящей верности его заставили приложиться к бумаге всей окровавленной пятерней…
Князь Корнелий надел перчатки, взял в руки кровавую эпистолу, внимательно перечитал ее и, оставшись довольным, изрек с улыбкой:
— Macte animo, generose puer, sic itur ad astra — Хвала тебе, благородный отрок, так идут к звездам! Теперь ты можешь быть свободен. Сказать точнее, ты для других свободен, павший друг, но для меня ты — раб! Это твое добровольное признание, — Корнелий выразительно помахал кровавым листком, — тянет на тысячу смертных приговоров. Само собой разумеется, написать его мог только закоренелый еретик, который не боится вверять бумаге сокровенное. А как ты ловко нас дурачил! Мы думали, ты трус, предатель, мелкий негодяй, вития, грозный криком, не более того.
Мы обманулись: ты мужеством подобен Прометею, имя не лжет твое![106]
Увы, — князь тягостно вздохнул, — ты не бессмертен, как титан, а святые власти наши не обладают зевсовым терпением. Поэтому прими, мой юный Прометей, такой совет: прежде чем замыслишь сделать что-нибудь ради угнетенного народа, убить кого-нибудь, кто тебя выше, или иной подобный подвиг совершить, — припомни эту полезную бумагу! И учти, — здесь голос Корнелия зазвенел, как сталь, — если с княгиней Софией что-нибудь случится, немедля жди милисов в белых ризах! И не надейся оправдаться на суде: ты до него не доживешь, как твой владыка Марк Ульпин, этих признаний хватит, чтобы тебя подвергли лютым пыткам с целью получения дополнительных свидетельств, например, о твоих сообщниках-еретиках. Не думай также убивать меня, — ухмыльнулся князь. — Как только я умру, надежный человек доставит документ в Курию, и скоро ты последуешь за мною в ад, дружок. Так что молись о нас с Софией! Ты понял все, плебей?
Андрей, находившийся к тому моменту в полувменяемом состоянии, механически кивнул.
— Ну вот и славно, — осклабился Корнелий. — Одно дело сделано, можно и покормить беднягу Гуллаха. Итак, начнем, пожалуй…
Интерлюдия четвертая,
в которой делегат становится рабом не одного, а двух хозяев
148-й Год Симплициссимуса (1787), 13 января, Темиси.
Читателям слабонервным и благонравным, пропустившим предыдущую главу, автор сообщает ее краткое содержание: делегат Андрей Интелик явился к князю Корнелию Марцеллину с предложением убить княгиню Софию Юстину и таким простым способом разрешить все порожденные ею проблемы; в ответ Корнелий, пылающий страстью к Софии, с помощью четверки своих рабов-экзотиков принудил злополучного делегата написать признание в причастности его, то есть Андрея, к ереси Ульпинов, каковое признание и пообещал пустить в ход, если с Софией или с ним, Корнелием, случится какая-либо неприятность. …А несколько часов спустя окровавленный труп Андрея Интелика нашли в Эридовом лесу, что начинался сразу за северной окраиной Темисии.