Итак, она возникла в зале — и неудивительно, что вмиг угасли все светские беседы. На Софию устремились десятки потрясенных и восторженных взглядов, как мужских, так и женских. Медея бросила взор на несчастную Эгину, которая еще не понимала, сколь глупо и безвкусно смотрится она в своем полупрозрачном дорогом хитоне, со своими кораллами и самоцветами, со своим салонным макияжем… — она подле Софии что увенчанная бусами глиняная кукла против «Афродиты» Праксителя! Медея перевела взгляд с салонной дивы на ее любовников и с мстительным удовольствием отметила, что низвергнутая дива навряд ли сможет затащить кого-нибудь из них в свою постель.
Немая сцена длилась более минуты — для кого миг красоты, а для кого и час великой муки! А затем, когда первое потрясение прошло, все гости, не сговариваясь, воздели руки над головой, сложили их ладонями — и устроили Софии бурную овацию; так аморийцы делают всегда, когда им не хватает слов для одобрения. София чуть наклонила голову в знак благодарности, но не как прима императорского театра, а как царица, удовлетворенная сообразительностью подданных. В этот момент Медея поняла со всей определенностью, что юбилей ее на самом деле призван быть великим праздником подруги, которая намерена блистать, царить и покорять, творить легенду… — а остальное сотворит молва. И тут Медее стало горько и обидно, не от того даже, что красотой София превзошла ее, а по иной причине: тридцатилетний юбилей, важный рубеж полной лишений жизни, долгожданный праздник, когда как будто бы сбываются мечты — не более чем фарс, красивый и циничный!
София подошла к Медее и шепнула на ухо:
— Подруга, не горюй. Представь, что завтра скажут в городе. «А знаешь, кто была всех краше после княгини Софии?» — «Кто?» — «Новая гелиопольская царица! На ее празднике все и случилось!».
Медея не стала прятать благодарную улыбку. Немногими словами Софии удалось вернуть ей уверенность в себе и радость торжества. «Гелиопольская царица!», — мысленно повторила она слова Софии. Вот так эпитет! И неспроста он прозвучал: Медея готова была поклясться, что вскоре, если удастся последняя интрига, все будут величать ее, Медею Тамину, «царицей Солнечного Града». Ревность растворилась без следа, и Медея ощутила прилив любви и благодарности к Софии. «Как я могу держать обиду на нее? — пронеслась трепетная мысль. — Она царицу сотворила из нищей провинциалки!». Не удержавшись, Медея поцеловала подругу в щеку и промолвила:
— Вот, видишь, князь Галерий Гонорин явился в одеждах прокуратора, и все спешат его поздравить с должностью архонта.