Глава тридцать четвертая,
в которой кесаревич приносит печальную весть, а княгиня принимает самое трудное решение в своей жизни
— …Это неслыханно! Неслыханно!! Какой неслыханный позор для благородного сообщества! — твердил Эмилий, меряя шагами обширную каюту, куда София увлекла его.
Она сидела в кресле, облаченная в красный бархатный халат, и следила за горячими движениями кузена. В глазах Софии просвечивал задорный огонек, но Эмилий не смотрел в глаза, а лицо ее выглядело настолько серьезным, насколько требовали обстоятельства, да и голос, когда говорила она, пылал искренним возмущением.
— Mea culpa…[51] Но кто же мог помыслить, что этот человек, зовущий себя князем, сын первого среди патрисов, осмелится напасть на мою любимую подругу и изнасиловать ее?! И где — на моей собственной галее! И когда — в день ее рождения, в день юбилея! О, боги! — с содроганием в голосе воскликнула София, воздев руки, — как вы, стражи небесной справедливости, попустили такое?!!
— Я убью его! — рявкнул Эмилий. — Где этот низкий человек?
— Нам нужно успокоиться и тщательно обдумать наши действия, — осторожно вставила она.
— Софи, я спрашиваю: где этот низкий человек? Изволь ответить мне, или я сам пойду его искать!
Эмилий тоже был в халате, а пострадавший калазирис, как важная улика, лежал в сторонке.
— Этот низкий человек в каюте, отведенной ему, — вздохнула София. — Я приставила к Гектору двух рабов, дабы он не возымел желания свершить какую-нибудь глупость. Подозреваю, сейчас он бьет себя руками в грудь и от души в содеянном раскаивается… Эмиль, мне даже жаль Гектора: не явился бы он на «Амалфею», ничего бы не было. Наверное, он выпил лишнего…
— Забери меня Эреб! Ты что такое говоришь, кузина? Сочувствуешь ему?! «Выпил лишнего?». Скажи иначе: надрался, как скотина, как дикий варвар!.. О, позор! И это князь, потомок Фортуната!.. — красный от гнева, искренне переживающий за оскорбление, нанесенное ему лично, кузине, подруге кузины и благородному сообществу в целом, Эмилий обвел глазами комнату, взгляд его остановился на пострадавшем калазирисе, и кесаревич процедил: — Нет, я это дело не оставлю, ему придется заплатить сполна!
София проследила его взгляд и усмехнулась, но тут же спрятала усмешку и заметила:
— Кузен, взглянем на эти вещи здраво. Какое преступление вменим в вину моему гостю? Неужто изнасилование? Я ничего другого придумать просто не могу. В наших законах не сказано, какое наказание положено мужчине, брызнувшему своей спермой в родного внука императора. Ударил бы кинжалом он тебя или стрельнул из бластера, плеснул бы кислотой или какой отравой — другое дело, а спермой — нет, не предусмотрено: сия благая жидкость опасной не считается у нас.