Тут же началась стрельба с применением автоматических гранатометов, и весь воздух оказался засыпан мелкой золотистой фольгой — для снижения видимости и увода самонаводящихся боеголовок, как догадался Василий. В атмосферу еще взлетела густая стайка алых шаров, тоже для создания помех меткой стрельбе.
Один из вновь прибывших граждан зацепил Василия каким-то поясом, потом ухватил под правую руку, аналогично поступил и другой человек, только стиснул левую руку.
После этого вс", что было внутри беглеца, куда-то провалилось. Он, едва придя в себя от перегрузки, увидел, что ноги у него болтаются в воздухе, одна туфля даже слетела; а внизу, метрах в десяти, осталась крыша дома с антеннами разных видов. А тот двор, с которого он стартовал в небо, стал просто колодцем, заплывшим золотистым дымом.
Из этого дымка ярким огоньком вылетела ракета; она, прочертив белую линию, разорвалась как будто возле утреннего солнца, но на самом деле бубухнула, уткнувшись в один из алых шаров.
Потом стал стремительно приближаться земля по ту сторону дома, вернее проезжая часть улицы. Вместе с двумя сопровождающими Василий влетел в открытый кузов какой-то большой машины, после чего тот сразу стал закрытым, сомкнувшись над головой. А напарники по недавнему полету сразу исчезли, оставив беглеца-летунца в гордом темном одиночестве.
Лишь когда немного привыкли глаза, стало ясно, что Василий Самуилович находится в замкнутом кубе, на него пристально смотрит зрачок инфравидеокамеры, а все освещение составляет крохотный красный плафон в углу, где гордо располагался унитаз, собственно и составляющий почти всю обстановку «помещения».
Да, здесь был горшок, почему-то мягкий, и надувной матрас, являющий собой лежанку. Присутствовал, как вскоре выяснилось, и столик, представляющий из себя крышку унитаза.
Помимо этого имелись только штаны и джемпер, в которых его уволокли с рабочего места. Плюс одна туфля. Карман брюк, как выяснилось, был порван, и из него исчезла микровидеокамера с записывающим блоком, который мог бы когда-нибудь что-то прояснить.
Похоже, Василий Самуилович снова сделался узником и ему предстояло отбыть в этом ящике неопределенный срок заключения, то ли пятиминутный, то ли пожизненный. Судя по покачиваниям и инерционным нагрузкам, узник вместе со своей камерой куда-то перемещался. Только куда и зачем?
Когда нечего делать, то как правило не о чем думать. Небольшая группка мыслей в конце концов усохла до трех последних, самых стойких: вопервых, ему ничего не понятно, во-вторых, от него ничего не зависит и, в третьих, ясно только то, что он нечаянно стал пешкой в игре каких-то крупных игроков.