В глазах потемнело, холсты у стены завертелись цветной каруселью, багровые шедевры Дона отплясывали в кровавом буйстве. Хрипя и задыхаясь, я шарила сзади правым локтем, пытаясь добраться до живота Джона и заехать в солнечное сплетение. Джон извивался, все сильнее сжимая мне горло. Я уже почти теряла сознание. Обморочный туман молнией пробила нелепая мысль: если бы мазохисты, что практикуют самоудушения, оказались на моем месте, у них навсегда пропала бы охота к подобным трюкам.
Но идиотская мысль оказалась спасительной. От злости на себя я получила дополнительный заряд энергии. Перспектива окончить свои дни во цвете лет, как Майкл Хатченс[40], мне не понравилась. Левая рука была по-прежнему зажата между нашими телами, зато правая оставалась свободна. Я пошарила у себя над головой; пальцы нащупали нос Джона, и в следующую секунду я со всей мочи вдавила ладонь в его лицо. Потом – еще и еще. Он замотал головой из стороны в сторону, словно лошадь, пытающаяся согнать слепня. Джон так стремился избавиться от моей ладони, что бился головой о бетонный пол, совершенно не обращая на это внимания. Одной рукой он по-прежнему стискивал мне шею, вторая давила на грудь. Из легких долгим спазмом вырвался воздух. Если бы меня не душили, спазм запросто можно было бы принять за деликатный кашель. Еще немного – и я потеряю сознание. В полном отчаянии я зашарила рукой по его лицу. Пальцы скользнули по скулам, плавно нырнули в глазные впадины. Большой и средний палец острыми вилами устремились к глазным яблокам. Джон зажмурился и правой рукой принялся молотить по моей кисти. Но я уже вошла во вкус, вдавливала веки в глазные яблоки все дальше и дальше, пока пальцы не ощутили податливое желе и, соскользнув, не уперлись в кость.
Джон заорал, голова его дернулась назад, и хватка наконец ослабла. Я глотнула воздуха, в голове снова зашумело. Вывернувшись, я обеими руками с силой дернула за пальцы, сжимавшие мне трахею. Несмотря грохочущий в ушах пульс, я услышала какой-то лязг, словно металл бил по металлу, и странный звук, отдаленно напоминавший смех. Неужели кислородное голодание так быстро вызывает галлюцинации? Я снова дернула руку Джона прочь от своего горла. И тут раздались голоса.
– Тсс!
– Вот черт, свет горит! Есть здесь кто-нибудь?
– Сюда иди, тупица…
– Боже, какая ты шекшуальная…
– Лекс… а-а-а… да-да…
– Какая ты штраштная…
Снова грохот, шарканье ног, смех Ким, шебуршение одежды. Они находились совсем близко и, наверное, были пьяны в стельку, иначе давно бы нас заметили.
Джон узнал голоса одновременно со мной. Рука его сама отдернулась от моей шеи. Я зашлась в судорожном кашле, ловя ртом воздух, затряслась всем телом – в стремлении отдышаться и отпихнуть от себя Джона. Кое-как перевалилась на бок и сумела встать на колени, но тут же согнулась в новом приступе спазмов. Когда наконец удалось поднять голову, глаза мои опять уперлись в проклятое темное стекло, невозмутимо отражавшее комнату. Лекс и Ким застыли, прижавшись к дверному косяку. Именно такую страстную и чувственную позу я держала в уме, мастеря свой «Организм 2». Рубашка у Лекса была разорвана, ладони его скрывались под ярко-оранжевым платьем Ким. Они выглядели бы дьявольски сексуально – совсем как парочка, рекламирующая трусы от Калвина Кляйна, – если б не перекошенные от изумления и страха физиономии.