… А уже десятого июля репродуктор объявил голосом Левитана, что Берия разоблачен и арестован как английский шпион и заклятый враг народа. В тот вечер я позволил себе чуть-чуть больше коньяка, чем позволял в последние годы. А одернуть меня было некому – экономка-надзирательница растворилась в воздухе сразу после памятного обыска.
Кстати, единственным, что тогда пропало, была моя исправленная рукопись. Как же звали того эмгэбэшника? Проклятая память… Кажется, Эфендиев. Или как-то так…»
Владислав опустил на одеяло рукопись, в которой недочитанными оставались всего две странички.
«Так вот откуда взялся этот самый Эфенди… Сюрприз на сюрпризе. Сначала Варвара, потом „Иосиф Виссарионович“… Кстати, отец же пишет, что Варвара исчезла. Ну-ка, ну-ка…»
Он вновь взял в руки листки и, нахмурившись, пробежал глазами по строчкам, отыскивая то место, на котором остановился.
«И началось…
Вожди, как мальчишки на крутящуюся карусель, пытались запрыгнуть на вершину власти и срывались один за другим, уступая место своим заклятым друзьям. Но теперь не я к ним, а они ко мне являлись на поклон, чтобы заверить в своей безграничной любви и уважении. Пристойности ради это, конечно, обставлялось как визит нового Отца Народа к страждущему Классику. И никто не смел усомниться, что это именно так, а не иначе.
А потом начался пресловутый „реабилитанс“. Из лагерей сначала тонкой струйкой, потом мощным потоком стали возвращаться вчерашние зеки. Естественно, несправедливо обвиненные, естественно, ищущие виноватых… Но были и те, кто просто был рад этому.
С твоей мамой меня познакомил один из моих старых друзей, я был одинок, она тоже, и я, наконец, нашел свою пристань. Когда она уже была беременна тобой, в один прекрасный день в нашу дверь кто-то позвонил.
Я открыл.
Она стояла жалкая, исхудавшая, постаревшая и подурневшая, казенная одежда висела на ней мешком. В первый момент я было решил, что это она – моя любимая Варя, та, первая, но стоило вглядеться, и я понял, что ошибся… Мог ли я выставить за дверь ту, с которой испытал пусть мимолетное, но счастье? И твоя мама все поняла…
Карусель же продолжала вращаться.
Ушел в небытие шут Хозяина Никита, любимый им за застольные дурачества и тоже возомнивший себя богом, сменил его бравый красавец Леня, с которым мы были одно время очень дружны. Но и тот скоро поверил в свое величие…
Наверное, я тогда уже не так крепок стал рассудком, потому что в трезвом уме вряд ли выкинул бы подобную шутку. Не поверишь мне, но я переписал свою проклятую книгу еще раз, отмерив балагуру Лене столько лет, чтобы он свалился с карусели уж точно после того, как я переселюсь под березку. И дернул же меня черт вытащить из небытия этого ставропольского Комбайнера с его Первой Леди, не говоря уж о Прорабе… И всю мразь, нежить, которая потянулась за ними липким хвостом. Но писалось мне легко – я-то не чаял увидеть разгул всей этой мерзости воочию. И я разгулялся… Прости, что пережить все это пришлось в основном тебе. И слава богу, что дальше рубежа тысячелетия я продолжить не решился, а значит, у России есть еще шанс.