После очередной попытки пропихнуть кашу в рот упрямцу, по-прежнему упрямо сжимавшему тонкие синеватые губы, Владислав Георгиевич Сотников отложил ложку, устало, по-бабьи, подпер щеку ладонью и молча уставился на отца.
Нет, особенного раздражения старик, конечно, не вызывал. Разве можно сердиться на родного отца, тем более совсем немного не дотягивающего до столетнего юбилея?
Да, как ни крути, а семнадцатого декабря Владимиру Георгиевичу стукнет девяносто девять лет. Почти что век. Ровесник века. Так, кажется, назывался один из последних его романов? Да, именно так, напыщенно и громогласно, как и все, что он написал за долгие годы творческого пути, все, от чего ломятся старинные дубовые шкафы, заполняющие огромную шестикомнатную «сталинку».
Ровесник века! Конечно, автобиография с элементами мемуаров, хотя главного Героя (так и хочется называть его с большой буквы) там звали совсем по-другому… Да никакой он там не ровесник – всего только девятьсот шестого года рождения! Конечно, не просто девятьсот шестого, от Рожества Христова, а одна тысяча девятьсот… Хотя иногда кажется, что вернее все же первое… Однако, как миленький, получил бы за «шедевр» очередную побрякушку на лацкан пиджака, какое-нибудь звание, да солидную (да, может, и не одну) пачку коричневатых банкнот с профилем Вождя. Как бы сейчас все это пригодилось. Не «коричневые», надо думать, а «зеленые», и не с Вождем, а с изобретателем громоотвода… Но нет, пылятся стопки авторских экземпляров на антресолях, так и не распакованные: аккурат к моменту выхода «шедевра» в свет грянула «перестройка», а папашу как «певца сталинской эпохи» тихонечко задвинули подальше, даже не в угол упомянутых уже антресолей. В Забвение задвинули – есть такая страна, ни на какой карте не обозначенная…
Владислав Георгиевич вздохнул, снова взял в руку ложку и принялся меланхолично выписывать ею прихотливые зигзаги на упругой, как резина, поверхности совсем уже остывшей манной каши.
– Пап, ты вообще есть-то намерен? – спросил он не поднимая глаз на отца, словно не в силах оторваться от медленно заплывавших белым месивом траекторий, смахивающих на треки элементарных частиц.
Георгий Владимирович нахмурился было, готовясь к достойной отповеди, но, видимо, что-то разглядел в безысходно тоскливом лице сына. Он только неловко кашлянул и молча разинул темный провал рта с одиноко торчащим желтым зубом…
* * *
Ну чего, чего он все молчит и молчит? Хоть бы слово сказал, хоть бы тему какую подкинул для разговора, типа Чечни или Чубайса этого недоделанного (да, два слова на одну букву подряд – нехорошо, непрофессионально) или про цены что-нибудь ляпнул бы… Чтобы можно было спор затеять, втянуть его, увальня простодырого, в полемику, повитийствовать всласть… Нет, молчит уже второй час, чертит там что-то или пишет. О чем он может писать, скажите на милость? Об электронах этих своих? О квантах, никому не понятных? Кому это нужно, особенно сейчас? Жизнь кипит, дела такие творятся!..