И хотя я так ничего и не узнала о Сергее, а его пугающая, странная сдержанность по-прежнему ранила меня, как острое лезвие, все-таки в тот день я действительно выиграла – мне удалось по-настоящему его удивить.
Мне было смешно и немного жаль своего доверчивого собеседника. Внезапно меня охватила неуправляемая, безграничная нежность. Кто знает, может быть, нам и не нужно знать все о человеке, кто нам нравится? Может быть, мы – как ежики: сжавшись в клубок, прячем от посторонних беззащитное мягкое брюшко? И чем сильнее мы сжимаемся, тем страшнее нам – страшно открыться, страшно довериться, страшно даже показать другому человеку свои уязвимые места. Потому что мы боимся, что никто не полюбит нас такими, какие мы есть на самом деле – вместе с привычкой немного приврать и спать подолгу в выходные, и есть малиновое варенье из банки ложкой, и напевать в ванной «Забери солнце с собою, оно мне не нужно больше». Может быть, и то, что скрывает от меня Сергей, совсем не так ужасно – вдруг он просто чертовски сентиментален?
Мне так и не удалось найти слабое место моего Каннибала – но кто знает, вдруг я приблизилась к разгадке? Как бы то ни было, мне неожиданно стало легче дышать...
Идеальная фигура Венечки, любимого мужчины Екатерины, при ближайшем рассмотрении также обнаруживала собственные «трещины» и «вмятины».
Каждые двадцать минут Венечке звонила мама, чтобы проверить, в порядке ли сынок. Катя заметила, что для мамочки выделен особенный рингтон – песня «Пошлю его на небо за звездочкой» Лолиты Милявской. Веня был неизменно рад этим звонкам; даже тогда, когда они с Катей занимались любовью, при резких звуках хита женщины без комплексов он чуть привставал и вытягивался в струнку: «Да, мама, я купил тот кефир, который ты мне порекомендовала, и он действительно гораздо лучше!»
Мама Вениамина была для Кати существом телефонным и, к счастью, неосязаемым.
«Мне приснился страшный сон, Венечка, – говорила сыну мама. – Вот стою я на улице, а ты мимо меня идешь с какой-то девушкой. Прошел и даже не поздоровался, как будто ты меня и не знаешь!» Мобильник Вени был в зоне приема напряженного Катиного слуха. «Что ты, мама! Такое полностью исключено!» – восклицал Веня и уходил в соседнюю комнату на полчаса – продолжать предметную беседу.
Лежа в постели среди смятых простыней, Катя безотрывно смотрела в белый натяжной потолок. Отношения Вени с матерью были такими же светлыми, безмятежными и высокими, а Вени с Катей – такими же натянутыми. Катя пыталась представить себя частичкой этой небольшой, но дружной ячейки общества – и не могла. Однако ей так нравились эти простыни!