— Пожалуйста, не уходи. — Его слезы капают ей на живот и смешиваются с вытекающей из нее жидкостью.
— Позволь тебя еще немного подержать. Еще чуть-чуть. Пожалуйста.
С ее губ слетает пузырек звука — полувздох, полустон, отрывисто-прекрасный в своей отчаянности, и она прикладывается губами к его согнутым пальцам.
— Хорошо. Держи крепко. Изо всех сил.
Он обнимает свою жену. И держит, держит.
В пять утра, когда землю поливал дождь, Тедди спустился с верхней кровати, достал из кармана плаща блокнот, сел за стол, где они накануне играли в покер, и раскрыл его на странице с записью «закона 4» от Рейчел Соландо.
Трей и Бибби продолжали храпеть так же громко, как барабанил дождь. Чак спал тихо, на животе, и его кулак как будто что-то нашептывал ему в ухо.
Тедди смотрел на страницу. Все так просто, если знать ключ. В сущности, детский шифр. И все-таки шифр, какой ни есть, так что Тедди до шести часов с ним разбирался.
Оторвавшись от блокнота, он увидел, что с нижней кровати, подперев кулаком подбородок, на него глядит Чак.
— Мы уезжаем, босс?
Тедди помотал головой.
— Счас хрен уедешь, — раздался голос Трея, который вылез из кровати и поднял жалюзи: пейзаж тонул в жемчужной пелене. — Вон чё деется.
Удерживать сновидение становилось ему все труднее, ее запах улетучился одновременно с поднятием жалюзи, с сухим покашливанием Бибби, с громким зевотным потягиванием Трея.
Тедди думал, и отнюдь не в первый раз, о том, не станет ли этот день, еще один день тоски по ней, для него последним. Если бы он мог повернуть время вспять и вернуть то утро и тот пожар, чтобы в нем погиб он, а не она, он бы это сделал. Без вопросов. Такого вопроса не существовало. Но шли годы, а тоска не убывала, только росла, и его потребность в ней превратилась в незаживающую, кровоточащую рану.
Я обнимал ее, хотелось ему сказать Чаку и Трею и Бибби. Я обнимал ее, пока Бинг Кросби проникновенно пел по радио на кухне, я вдыхал ее запах вместе с запахами нашей квартиры в Баттонвуде и озера, где мы с ней жили в то лето, и ее губы касались моих согнутых пальцев.
Я обнимал ее. Вот то, чего этот мир мне дать не в состоянии. Этот мир может мне только напомнить о том, чего у меня нет и никогда не будет и что у меня было так недолго.
Мы должны были вместе состариться, Долорес. Вырастить детей. Гулять под старыми деревьями. Я хотел видеть, как морщинки отпечатываются на твоем лице, и быть свидетелем появления каждой новой морщинки. Мы должны были умереть вместе.
А не так. Не так.
Я обнимал ее, хотелось ему сказать, и если бы знать наверняка, что мне надо только умереть, чтобы она снова оказалась в моих объятиях, я бы выстрелил себе в голову быстрее, чем об этом можно подумать.