Что одним из следствий такого подхода может являться то, что вещие сны суть творческая работа мозга по созданию образа реальности. (Здесь, разумеется, в помощь Ротенбергу приходят Вернадский и Пригожин, подкрепленные «Нет, весь я не умру», — то есть «заветной лирой» подкрепленные.)
И становится ясно, почему при чтении Кафки — да и часто сам, когда пишу, — вижу сон: и столь же себе не подвластен во время этого дела, как и в течение сновидения.
4
Чем дальше в лес, тем сны все реже, трезвее и беспощаднее.
Вот приснится раз в три года этакое.
Сельская местность. Что-то происходит с нашим домом: наводнение, обрушение или ураган. Страховая компания должна компенсировать ущерб. Мы ждем приезда главного менеджера. Им оказывается Татьяна Толстая. Она чрезвычайно недовольна нашими проблемами, говорит строго, что будет принимать против нас меры.
Мне не страшны ее угрозы, мне неприятен этот контраст между ее литературным творчеством, о котором, как она считает — или не подает вида, мы ничего не знаем, — и вот этой вот капиталистической деловитостью. От стыда за нее я выхожу из комнаты.
Надо сказать, что все это — жизнь, ураган и страховая компания — происходит в довольно богатой сельской местности, полной частных усадеб и коммун.
После такого разговора из праздного любопытства я иду в одну из усадеб, которой, по слухам, владеет та же самая Татьяна Толстая. Усадьба эта представляет собой что-то вроде небольшого укрепленного городка периода средневековья. Я вхожу в городские ворота, под ногами мостовая усыпана густо соломой; едут повозки; мулы, приостановившись, подбирают солому, погонщики принимаются их нахлестывать. Я с интересом прохожу мимо всякого рода хозяйственных служб, мимо скотного двора — и вот передо мной раскрываются очередные ворота, за которыми я почему-то вижу гигантского льва, хвост которого кисточкой высоко поднят: он метой кропит из-под хвоста угловой столб какого-то загона.
Не веря своим глазам, я убегаю не сразу, а панически вглядываюсь, что там дальше. Там дальше в непосредственной близости от льва какие-то люди спокойно занимаются своими делами. Причем лев этот не простой — а гигантский, метра два в холке; и с какой-то чрезвычайно человеческой мордой, как у львов у дома Пашкова. Но абсолютно живой, с пастью полной клыков.
Но вот в существе — размерами под стать льву, — которое мечется в этом загоне, я распознаю огромную мерзкую гиену. Гиена выведена из себя тем, что лев посмел поставить мету на ее клетке. Вдруг она останавливает свой мятущийся взгляд на мне.