Девушка закусила губу.
— Ты же знаешь, я не люблю балы. Вся эта суета меня угнетает.
Всадник крепче сжал её пальцы, всё ещё улыбаясь.
— Меня тоже.
— И мне хотелось побыть одной! — закончила Сиренити, недовольно глядя на юношу.
Тот охотно встретился с ней взглядом.
— Ты смеешь меня прогонять?
Девушка неожиданно расхохоталась.
— Ну что ты, Рис! — голос Сиренити звучал теперь мягче, он стал почти нежным. — Как я могу? Но тебе нельзя надолго исчезать. Ты же стал императором. И более не принадлежишь себе.
Рис покачал головой.
— Скажи, Сиренити, — вдруг произнёс он. — Ты же всегда будешь рядом, правда? Ты не бросишь меня?
Девушка снова расхохоталась. Вот только смех её звучал немного натянуто.
— Кто я такая, чтобы противиться твоим приказам?
Юноша нахмурился.
— Я не хочу, чтобы ты говорила так, — в его голосе слышалась плохо скрываемая тревога. — Ты единственная, кто всегда был рядом со мной, Сиренити… Ты… Ты…
"Ты нужна мне…"
Так и не сказанные, слова повисли в воздухе. Сиренити вздрогнула и болезненно поморщилась.
Молодой император, о котором она привыкла думать лишь как о непоседливом ребёнке, подвёл своего коня вплотную к её, наклонился, обхватил руками лицо девушки. Сиренити замерла, глядя в тёмные, сверкающие глаза. И, как всегда, словно со стороны услышала собственный голос — музыкальный, полный древнего, очень сильного волшебства.
— Я всегда буду рядом. Ты никогда не останешься один, Рис. Верь мне. Со мной — всегда.
И, как обычно, моментально возненавидела себя за эту очевидную ложь. Но взгляд не отвела.
Молодой император широко, по-мальчишески улыбнулся.
— Раз так, то не стоит ли поехать обрат…
Его глаза расфокусировались на мгновение, улыбка увяла, лицо расслабилось. Сиренити, стиснув зубы, резко дёрнула поводьями. Её конь послушно подался назад, к лесу.
Затейливая мелодия фортепьяно, которая всегда звучала у неё в ушах, когда Рис был рядом, на мгновение стихла, чтобы уже через секунду, изменив тональность, обрести форму слов:
— Кто вы?
Сиренити замерла, закрыв глаза, чувствуя, как в очередной раз что-то обрывается глубоко в груди. А перед внутренним взором послушно проносятся воспоминания, которые ей навсегда надо вычеркнуть и из собственного сердца. Жаль, что себя не заколдуешь.
…Закатное солнце бросает прощальные лучи через витражные окна, окрашивая комнату в синие, зелёные и красные тона. Радужные блики солнечными зайчиками пляшут по пронзительно алой луже крови. Мальчик лет семи стоит на коленях перед ней, его руки забрызганы красным, на щеках подтёки такого же цвета. Замерев, он полными ужаса глазами смотрит на лежащее тут же, на полу тело — женщина с такими же, как у ребёнка чёрными волосами и аккуратными, хоть и резковатыми чертами лица. В груди женщины — кинжал, на шее аккуратная дырочка размером с горошину, остекленевшие глаза широко открыты, невидяще смотрят прямо на ребёнка. Мальчик шумно всхлипывает — и кричит: пронзительно, отчаянно и по-детски тоненько. С испачканных рук ребёнка срывается капля крови и с булькающим звуком падает на пол…