Федор припомнил сейчас, как на берегу Дуная, под Веной, он коротал с друзьями одну из последних ночей войны. Солдаты отыскивали в небе знакомые по учебникам созвездия, жарко спорили о законах всемирного тяготения. Он слушал их, не вступая в спор. Солдаты любят пофилософствовать накануне боя, чтобы заглушить тоску по родному клочку земли, чтобы легче было подняться на рассвете в полный рост, преодолевая земное притяжение... И вот он, Герасимов, чудом уцелевший в том бою за Флоридсдорф, идет по уральской целине, идет ходко, скоро, будто принял эстафету от своих друзей, погибших 12 апреля 1945 года.
Да, конечно, это случайно совпали даты на координатной сетке времени. Да, этот смоленский парень не был на Дунае, не брал Вены. Но детонатором для взрыва его славы послужили, может быть, и те последние гранаты, что рвались в далеком Флоридсдорфе.
Он свернул в сторону от рабочего поселка, ему хотелось еще побыть наедине с однополчанами. Он ходил до тех пор, пока не закатилось солнце и не кончился весенний день — 12 апреля 1961 года — день, заново открывший людям Землю.
Весна неожиданно отступила.
Ночью грянул крепкий морозец. Обожженные лепестки первых тюльпанов сморщились, поблекли. Мохнатый иней надежно укрыл молодые травы. Распушился густой ковыль. Суслики, сурки, тушканчики забились в норы; а синицы и воробьи подняли такую веселую возню в бурьяне на обочинах проселков, что снежная пыль заструилась по дорогам, как в февральскую поземку.
Витковский заночевал на третьем отделении, которое позднее других начало полевые работы. По военной привычке он проснулся рано. Открыл обитую войлоком дверь тракторного вагончика и остановился на дощатой лесенке, пораженный тем, что произошло. Вчера он просидел с управляющим отделением дотемна, разрабатывая план решительных действий и вот — на тебе! — зима вернулась.
Он обошел заиндевелые тракторы, сеялки, грузовики, потоптался на подернутой хрупким ледком мелкой лужице, тронул носком сапога зачерствевшую землю — понятно, сеять сегодня не придется.
Утомившиеся люди спали, ничего не подозревая. Шоферы устроились в кабинах машин, трактористы — на узких полках вагончиков, а управляющий, Олег Мальцев, сладко дрых в немецкой охотничьей палатке. Витковский хотел было разбудить к а д е т а, но раздумал, — все равно делать нечего, пусть нежится, как байбак в своем убежище.
— Весна холодная — осень хлебородная!
Он обернулся: к нему подходил тракторист Стенюшкин, тот, что прошлой осенью ездил на самоходном комбайне в сельпо, за водкой.
— Раненько поднимаетесь, Павел Фомич.