Живем мы здесь на удивление скромно. Но все это может быстро измениться. Кончается сезон, на весну-лето аристократия покидает Воденбург, мы должны перебраться в Иберию. Но, может, его еще удастся переубедить, и тогда мы поедем в Александрию, на охоту вглубь Африки. Не бойся, какой-нибудь сувенир тебе привезу (только не откуси себе язык от зависти).
Что там ни говори, Воденбург — это крупный купеческий город, пол-Европы проходит через него, здесь можно встретить кого угодно. За одну только первую неделю я познакомился со столькими аристократами, сколько не узнал за всю свою жизнь в Бресле. Здесь я видел людей из под самых разных морф. (Кстати, я проверил: у диких хердонцев ДЕЙСТВИТЕЛЬНО имеется хвост — это сколько ты мне уже должен?).
В нескольких десятках стадионов от города стал лагерем Хоррор, три сотни. Прежде, чем мы покинем Воденбург, попробую выбраться туда в поездку.
Пан Бербелек прочитал эти письма, осторожно отклеив над свечой сургучные печати. Антон должен был выслать письма Абеля и Алитеи утром, вместе с почтой самого Иеронима. Пан Бербелек заметил их, лежащие на подносе в передней библиотеке на первом этаже. Он приостановился, взял, повернул в пальцах. Вскрывать, не вскрывать? Как обычно, он не мог спать, так что среди ночи спустился, чтобы покончить с корреспонденцией. Проходя в кабинет, он задержал взгляд на орнаментальной каллиграфии, украшавшей лежавшее сверху письмо, это Алитея так написала адрес зелеными чернилами. Вскрывать, не вскрывать? Он знал, что вскроет.
В кабинете он зажег пирокийные лампы и поплотнее задвинул тяжелые шторы — первый этаж дома был низким, выходящие на улицу окна практически доходили до потолка, но были небольшими; на ночь снаружи они захлопывались железными ставнями, которым не хватало полной плотности. После этого он закрыл дверь на ключ, зажег резкое благовоние и уселся за секретером.
Писем было семь — пять Алитеи и два Абеля. Прочитал их все. Он уловил себя на том, что в ходе чтения улыбается и даже хихикает. Собственное поведение настолько удивило его, что он даже начал комментировать его вслух: Ну, ну, смешно же ты тип, Иероним Бербелек — что вновь показалось ему беспокоящим признаком психического расстройства.
Иероним заново разогрел сургуч и запечатал письма.
Пан Бербелек и сам поддерживал письменные контакты с родичами и знакомыми из Вистулии; правда, кое-каких писем он желал бы не получать, о некоторых особах полностью забыть. Орланда писала каждый месяц, длинные, путаные эпистолы, сигналы своего прогрессирующего безумия. Буквально только что он получил — коротенькое, потому что небольшое, но — как обычно, содержательное письмецо от своей подчиненной времен великих войн и великих триумфов, Янны-из-Гнезна, гегемона вистульской армии. Ее ядовитый юмор как всегда был способен поправить ему настроение.