Иные песни

В течение собственной жизни я выработал особенную впечатлительность к Форме, и я вправду боюсь того, что у меня пять пальцев на руке. Почему пять? Почему не 328584598208854? А почему не все количества одновременно? И почему, вообще, палец? Для меня нет ничего более фантастического, как то, что здесь и сейчас я есть именно такой, какой я есть — определенный, конкретный, аккурат такой, а не иной. И я боюсь ее, Формы, словно дикого зверя! Разделяют ли другие мое беспокойство? Насколько? Они не ощущают Форму как я, ее автономности, ее случайности, ее творящей фурии, ее капризов, коварства, накопления и распада, ее безостановочности и безграничности, неустанной ее способности сплетаться и расплетаться.

Витольд Гомбрович

Один есть род людской, и божеский один

Одна и та же Мать вдохнула жизнь в нас.

И только разница в могуществе

Во всем нас разделяет.

Пиндар

Jacek DUKAJ

«Inne Pieśni»

Wydawnictwo Literackie — 2003

Туман кружил водоворотом вокруг дрожек, по мягким формам серо-белой взвеси пан Бербелек пытался прочитать собственное предназначение. Мгла, вода, дым, листья на ветру, сыпучий песок и людская толпа — в них видно лучше всего.

Голова тяжко стремилась к кожаной обивке. Втянув сырой воздух глубоко в легкие, он поставил защиту перед морфой ночи — маленький человечек в дорогой шубе, со слишком гладким лицом и слишком крупными глазами. Затем он взял с сиденья газету, оставленную предыдущим пассажиром. В мутном свете пирокийных фонарей, мимо которых они проезжали он с трудом считывал хердонский шрифт: буквы словно руны, словно отрепья каких-то больших знаков, справа толстые и жирные, но блекнущие слева. Твердая бумага мялась и ломалась в покрытых перчатками ладонях. ЛУННАЯ ВЕДЬМА ВЛЮБИЛАСЬ. КТО ЖЕ ЕЕ ИЗБРАННИК? Рядом другая полоса — гравюра с морским чудищем и заголовок: ПЕРВЫЙ НИМРОД АФРИКАНСКОЙ КОМПАНИИ ПОГИБ В МОРЕ. Политический комментарий рытера Дреуга-из-Коле: Неужто и вправду так трудно было предугадать союз Иоанна Чернобородого с кратистосом Семипалым? Риму, Готланду, Франконии и Неургии теперь придется встать на колени под кошмаром Чернокнижника. Поблагодарим наших дипломатов за их великолепную работу! Текст буквально истекал сарказмом. В лужах на черной мостовой отражалась Луна в третьей квадре, ее безоблачное небо открывало розовые моря — воистину, кратиста Иллеа должна была находиться в хорошем настроении (может и вправду влюбилась?) или же сознательно столь сильно распростирала свою корону. Антос пана Бербелека редко простирался далее, чем на расстояние вытянутой руки, и действительно — лишь во мгле, в дыму можно было угадать что-либо по его форме, может быть, именно будущее, предсказание кисмета, как того желает популярное суеверие. Но разве сегодня вечером пан Бербелек не испытал стойкость воли министра Бруге, равно как и Шулимы? Потому-то он задумчиво и всматривался в кружащий туман.