Хусаин продолжал свою речь:
— У твоего дяди, пусть земля будет ему пухом, тоже был старый чернокожий раб Пьеро.
Тщательный осмотр поданного мне полотенца, казалось, развлекал высокого африканца. Его полные ярко-красные губы отобразили что-то похожее на ухмылку. Я понял, что должен раздеться, пока мое одеяние не будет соответствовать. Я не знал, готов ли я сделать это среди чужестранцев, к тому же язычников и иноверцев. Ведь все эти мужчины в соседних кабинках, как я понимал, прошли через варварский обряд обрезания. Возможно, даже африканца постигла та же участь. Это открытие привело меня в замешательство, и я содрогнулся под своей одеждой.
Однако я должен сказать, что скромность преобладала на территории бани (даже в случае с этим африканцем, который легко мог видеть посетителей поверх стен кабинок). Как поведал мне Хусаин, скромность предписывается религией мусульман даже среди особ своего пола. И все же я с ужасом думал о том, что у них под одинаковыми полотенцами находятся одинаковые увечья, и если я уберу полотенце, то рискую потерять то, что у меня присутствует. Эти мысли заставляли меня медлить с раздеванием.
Но Хусаин поторапливал и подбадривал меня постоянным бурчанием. Это делалось для того, чтобы я знал, что он находится рядом и он, как и я, тоже чужестранец.
— Я знаю, что и у твоего отца было четыре или пять слуг-рабов дома, когда он еще был жив, — Хусаин продолжал развивать тему о рабстве.
Он был абсолютно прав, но я не мог принять этого:
— Это совсем другое дело, когда ты кого-то знаешь.
— Как я помню, твоя няня — любая женщина, которая нянчила тебя, — она не была свободной, не так ли? Но ты же по этой причине любил ее не меньше.
Я не мог больше этого выносить. Я вышел из своей кабинки, моя защитная одежда осталась на лавке. Друг уже ожидал меня. Вид почти обнаженного Хусаина меня поразил. Его тело было бледным, как у рыбы, без волос, как у женщины, к тому же с женской грудью и округлым животом. Но самой необычной была его голова. Я никогда не видел Хусаина без венецианской шляпы или турецкого тюрбана. Вся его голова, за исключением одного небольшого чуба, была выбрита наголо и напоминала мяч. Это был мяч, который очень долго использовали, с огромным количеством ссадин и вмятин.
Огромный африканец появился снова, чтобы дать нам обувь — туфли, украшенные жемчугом на перемычке. Тонкость данной работы не сочеталась с той тяжестью, которую чувствовала нога при ходьбе. Каждая подошва была отяжелена толстой деревянной платформой. Я чувствовал себя гейшей, пересекающей площадь в своем кимоно.