Текла вода из крана, и потому, даже выпрямившись от своих мисок, матушка не слышала, как вошел Вольт. Она стояла к нему спиной, очень сутулая, и оттого казалась совсем старушкой. А лицо моложавое — от процедур ли, от природы ли. Вольту она и не кажется старой, и когда недавно телевизионный мастер сказал ему: «Ну вот, сделал, пусть смотрит старушка!» — Вольт не сразу понял, о ком речь. А потом пригляделся: да, можно при желании уже называть маму старушкой. Но по-прежнему не называет. И не считает.
Матушка наконец заметила Вольта и так взмахнула рукой, что задела рукавом миску, расплескав половину воды. Но не обратила внимания на такую мелочь.
— Поплавал? Как это ты вошел, что я не слышала? Нет, ты подумай, какая радость: звонил Петюнчик, что обязательно приедет! На этот раз обязательно. Прямо через три-четыре дня!
Вообще-то он Петр, старший брат Вольта. Но матушка не называет его иначе как Петюнчиком. А Вольт, не любя уменьшительных суффиксов, зовет Персом — это пошло с детства, когда брат любил навертывать полотенце в виде чалмы, надевать мамин халат и в таком виде сидеть на диване, скрестив ноги, как какой-то перс с картинки из «Тысячи и одной ночи». Матушка до сих пор с умилением вспоминает эти чалмы и халаты, утверждая, что Петюнчик — прирожденный талант и зря он не пошел по актерской линии.
— Сказал, что на этот раз приедет обязательно и пробудет целую неделю! Вот счастье-то!
Даже матушка, обожающая своего Петюнчика, уже верит ему с трудом, потому и понадобилась оговорка: «на этот раз». У Перса свои, совершенно иррациональные отношения со временем: если, выходя пройтись, он обещает вернуться через полчаса — то возвращается через четыре; в Ленинград он иногда приезжает, но только в тех случаях, когда не оповещает заранее, а уж если назначит срок — значит, не приедет ни за что. Про себя Вольт давно решил, что ощущение времени — тоже чувство, равноправное со зрением или слухом, и объяснение феномена Перса в том, что он этого чувства лишен — все равно как бывают, например, слепые от рождения или, по крайней мере, дальтоники.
— Лучше не радуйся, чтобы не разочаровываться потом.
Когда-то Вольт тоже очень переживал, если Перс в очередной раз сначала возбуждал надежды, а потом обманывал, но наконец понял, что попросту нельзя позволять надеждам возбуждаться, а мама до сих пор понять не могла, снова и снова надеялась, потом переживала — и за это Вольт злился на брата: не обещал бы, ведь никто же не тянет за язык!
— Лучше не радуйся заранее.
— Нет, он твердо сказал, что на этот раз обязательно!