— Какие у нее другие?! Вы думаете, она художница вроде вас, Ниночка Ефимовна? Никаких у нее интересов. И Феденька весь в нее! Тут недавно трагедия: накопил восемьдесят рублей на джинсы — и украли.
— Восемьдесят рублей за брюки? — ужаснулась мама. — Ведь джинсы — это брюки, правда? Или, может, по-старому?
— Какое — по-старому! Кто теперь помнит по-старому!
— Нет, но за брюки… Разве бывают такие цены?!
Наивность мамы беспредельна. С нею трудно разговаривать, потому что ей все нужно объяснять с самого начала, на что у Вольта просто не хватает терпения. Совсем недавно, например, она наконец узнала про Высоцкого. Пришла и сообщила торжественно: «Есть, оказывается, такой поэт-песенник, который сам и слова пишет, и музыку, и исполняет. Высоковский, кажется. Тебе что-нибудь говорит такая фамилия?» Сказать про Высоцкого «поэт-песенник»! Но у мамы удивительная стилистическая глухота. Вольт тогда в ответ смог только глухо промычать. Пусть уж еще через год до мамы дойдет новость, что Высоцкий был, а не есть.
Большей частью, такое абсолютное незнание жизни Вольта раздражает, хотя, если подумать, умудриться не слышать про Высоцкого — удивительное достижение, о маме можно рассказывать как о достопримечательности, все равно как если бы у нее сердце располагалось с правой стороны.
Пожалуй, даже Грушева решила, что просвещать маму — слишком тяжкий труд, и обратилась к Вольту:
— Ну как там у вас моя заказчица. Ингрида Игоревна? Эффектная женщина. Наверное, все мужчины у ее ног. Не при Наденьке будь сказано.
При мне можно все говорить. Меня его бабы совершенно не интересуют. Каждый получает, что заслуживает.
Откуда взялись «его бабы»? Вот уж на что Вольт не тратит времени. И что за многозначительное «что заслуживает»?!
— А я вас сейчас поражу! — вдруг без всякой связи сообщила матушка. — Меня сегодня ночью кусал комар! Вы подумайте: в октябре! Раньше и летом такого не было, чтобы в центре города комары! А вас не кусают, Элеонора Петровна?
— Меня? Нет!
— А меня кусают! Видно, такая я вкусная!
Даже и непонятно почему, но последняя фраза прозвучала для Вольта как гвоздем по стеклу. А матушка повторила победоносно:
— Да, такая я вкусная!
Слава богу, доел. Но из-за дурацких разговоров все удовольствие испортилось — не заметил, как и съел любимые грибы. Вольт и сам знал, что это в нем крупный недостаток: другой бы не обращал внимания, и пусть бы матушка хвасталась, какая она вкусная, — в крайнем случае слегка бы улыбнулся. А у Вольта почти спазм! Надо быть спокойнее, толстокожее. И ведь, пожалуй, никто не подозревает, что он так реагирует, а уж матушка не подозревает точно: он же умеет сдерживаться, а потому слывет совершенно невозмутимым.