И теперь Тим сидел в кресле-качалке со стаканом отличного чая.
Чувствовал себя большим, неуклюжим медведем, но никак не чужаком.
Всю веранду занимали кресла-качалки, плетеные кресла и диваны, столики, словно по вечерам все соседи приходили сюда отдохнуть после долгого дня, поболтать о погоде.
Она не заставила его ждать. Появилась в сапогах, джинсах и накрахмаленной белой блузе, одетая не столь формально, как при их первой встрече.
Он сказал, что рад ее видеть, она ответила тем же, и он почувствовал, что это не просто слова.
В семьдесят пять она оставалась высокой и стройной, седые волосы стригла коротко, а серые глаза оставались проницательными и ясными.
Рукопожатие ее было таким же крепким, каким он его и помнил, руки — сильными и загорелыми.
Они пили чай, говорили о видах на урожай и лошадях, которых она очень любила, о радостях лета на Среднем Западе, где она родилась,- выросла и надеялась никогда отсюда не уезжать. Потом он перешел к главному.
— Мэм, я приехал, чтобы обратиться к вам с очень важной для меня просьбой.
— Говорите, сержант Кэрриер, и я сделаю все, что смогу.
— Я приехал, чтобы попросить вас устроить мне встречу с вашим сыном, и жизненно важно, чтобы мою просьбу передали ему лично вы.
Она улыбнулась:
— К счастью, у нас всегда были прекрасные отношения, за исключением месяца, когда он служил на флоте и собрался жениться на девушке, которая, я это точно знала, совершенно ему не подходила.
— И как все закончилось, мэм?
— К моему облегчению, и... чего уж там, меня это крайне позабавило, он выяснил, что у девушки не было ни малейшего желания выходить за него замуж.
— Я через месяц женюсь, — признался Тим.
— Поздравляю, сержант.
— И я точно знаю, что эта девушка мне подходит.
— Что ж, вы старше, чем тогда был мой сын, и, позвольте сказать, более здравомыслящий.
Они поговорили о Линде, а потом о его просьбе, о причинах, по которым он обратился к ней с такой просьбой, и он рассказал ей гораздо больше, чем собирался.
Хвойный лес застыл в красных сумерках вечерней тишины, напоминая кафедральный собор, в котором совы раз за разом повторяли молитву, состоящую из одного слова.
Большой красивый дом делил с деревьями спускающийся к длинному озеру склон. Багрянец закатного неба отражался от поверхности воды.
Мужчина сопровождал Тима с катера на берег, потом к пирсу, который вдавался в воду на добрую сотню футов.
— Дальше пойдете сами, — сказал он.
Шаги Тима отдавались от планок настила, вода мягко толкалась со сваями, где-то справа от Тима в воздух выпрыгнула рыба, плюхнулась обратно.