Дневники 1928-1929 (Пришвин) - страница 61

Гражданский зуд, если он не является естественным требованием, исходящим из личных запросов, верней всего происходит от личной пустоты: нет ничего в себе, плохо оставаться с самим собой и вывертываться наружу, он утешает себя тем, что если вне его сделается хорошо, то и ему будет хорошо. И хотя сам он сыт, а людям только и надо, что быть сытыми, то он думает, будто бы, когда насытятся люди, то ему от этого сделается хорошо. Теперь таких людей осталось мало, остался только принцип.

Летнюю охоту в Федорцове мечтаю так устроить, чтобы она была исследованием Заболотского озера, чтобы применить все мысли свои о художественном исследовании. Большую часть времени буду отдавать расспросам охотников о жизни птиц.

Отъезд в Федорцово назначается на 30-е Июня, в субботу. Записываю все, что надо взять с собой: 1) Охотничье. 2) Литературное. 3) Разное.


Охотничья страница

Два термоса.

Винтовка.

Антибку приделать.

В Москве купить: два поводка.


Литературная

1) Пиш. машинка с коп. бумагой и лентой, и ковриком, бумага.

2) Все для писем, чернила, перья, резинки, марки с заявлением об адресе.

3) Книги. Сергиевский уезд.

4) Рукописи.

5) Свифта купить.


Разное

Аптечное: пирамидон, йод, бинты.

Керосинка.


Ex libris

Если я сегодня на белой странице посажу кляксу и буду писать дальше, не обращая на нее никакого внимания, то это будет просто клякса. Но если завтра, исписывая вторую страницу, я сознательно посажу такую же кляксу, на том же самом месте, послезавтра опять и так каждый день, то это будет уже не клякса, а особая метка, явление индивидуальности автора, выражение самолюбия художника, преодолевшего кляксу.

Я думал об этом при встрече с Горьким за обедом у него, когда он болтал об итальянцах и, выговаривая свое нижегородское О, слегка подталкивал меня в бок: и это О, и подталкивание, и усы его, и вообще весь тот рабочий облик, усвоенный нами по фотографиям, все это оставлено Горьким сознательно и в европейском обществе производит, наверно, должный эффект. Горький, воспитанный превосходной русской интеллигенцией, перевоспитанный еще раз отличными женщинами, отполированный образованным обществом всех стран, сохраняет облик рабочего, приблизительно, как если бы я, отделав свою кляксу стильным орнаментом, стал бы употреблять ее как метку для собственных книг и рукописей: это не прежняя клякса, это будет выражение самолюбия художника, преобразовавшего кляксу в ex libris.

Девственность — это значит раз навсегда. Он — раз! и кончено. Она продолжает растить его семя, передавая из рода в род. Раз навсегда!