Горький говорит о нарушении законов физики <не> в смысле: героического «смертию смерть поправ», а в «физическом» плане — Сергиевское О. К. X. предлагает владельцу дома передвинуть его в сторону.
Всякое продвижение героя хотя бы на один сантиметр сопровождается великим страданием внизу.
Но… засмеять Горького легко. Надо или согласиться с ним (пусть с поправками), или его спасительному плану противопоставить свой, конечно, с готовностью принять на себя все последствия.
Горький барин, мы мужики. У барина слова без дела, у мужика дело без слов: не понимают друг друга.
<Приписка на полях> Спасение спекулянта.
Рассказ Яловецкого о том, как дядя Максим в притоках Дубны в голодное время провозил спекулянтов. Раз он поехал на рыбу, а спекулянта отправил с девочкой. Слышит крик (в протоках). Видит: человек затонул, девочка по шею в воде, спекулянт по грудь. Оба держатся за ветки ивы. На берег выйти нельзя (топь). Спекулянт потянулся к лодке Максима, тот взмахнул веслом (утопит): если он шевельнется, убьет веслом. Посадил девочку, потом спас спекулянта. Дома дал спекулянту одежду, самовар поставил. Спекулянт стал протягивать ниточки по всей избе и, протянув, развесил на них для просушки все свои синенькие, красненькие и зелененькие миллионы и миллиарды.
(К этому сюжету взять материал у самого Максима.)
<Приписка на полях> На вечерке.
Бывает, к вечеру ляжет туман. В тумане показывается чудовище, быстро приближается и потом оказывается ирландским сеттером. Минут через сорок после этого обыкновенно появляется из тумана доктор, хозяин сеттера, и спрашивает, не видал ли кто его Джека.
Максимов покон. Это значит утка Максимовой породы.
<Приписка на полях> Трактир Ремизова как место общения всего края.
В трактире у Алексея Ремизова я привязал собак к ножке стола и велел им лежать, Кента улеглась, а Нерль стояла. Я сказал:
— А ты чего торчишь, Нерль!
— Так это Нерль! — воскликнул Алексей Ремизов.
— Нерль, а вы как знаете?
— Читал о ее рождении в журнале «Охотник».
2 Июля. Выехал с Ченцовским ямщиком. По пути надумали вместо Федорцова поселиться в Переславище. В ½ 8-го выехали, в 3 были на месте. Сняли квартиру, и вечером я ходил с собаками краем полей. Нашли петуха, бекаса, кроншнепов, ежа и гадюку. Нерль пустилась за кроншнепом. Пришлось наказать. Когда вернулся, Е. П. убрала комнату цветами. Так много цветов! Такая радость: рожь цветет.
Тишина и цветы — вот прелесть пустыни. Я думал: о подвиге без самозабвения, о возможности религии без попов, об аскетизме, что аскетизм духовный в физическом плане выражается главным образом в семье. (Вспоминаю, как на мои хорошие слова о Труновых ответили: «Как и не быть хорошими: бездетные!»)