Дуракам всегда везет! (Серова) - страница 25

Но стоило мне двумя-тремя фразами нарисовать его беглый портрет, да какой там портрет, так, эскиз, как Людочка испортила мне все дело… Она уставилась на меня широко раскрытыми глазами, открыла рот, затем прижала к лицу сжатые в кулаки пальцы, не замечая, как мажет щеку забытой в правой руке ваткой с йодом. Увидев наши со Светкой недоуменные взгляды, она уронила руки на колени и сказала трагическим шепотом:

– Леня!

– А почему так трагично? – поинтересовалась я, начиная раздражаться.

– Ну, мне-то понятно… – тут же солидаризовалась с Людочкой Светка, опять оставив меня в стороне.

– Это же Леня! – вновь повторила Людочка, словно это мне что-то объясняло.

– Да кто этот Леня, черт его возьми!? – не выдержала я.

– Бывший сожитель Людкин, – объяснила мне наконец Светка. – Она с ним год жила…

Кое-что мне стало понятным, хотя далеко не все. Но минут через десять мне все растолковали. Парень, который напал на меня на чердаке, Людочке был хорошо знаком. После того, как ее бросил Сергей, укативший со своей бразильянкой, Людочка долго не могла прийти в себя. Она перестала ощущать себя женщиной.

Когда она смотрела на себя в зеркало, особенно в ванной, разглядывала свое тело, трогала его руками, пытаясь зацепиться за какое-то чувство, которое хоть отдаленно можно было бы отнести к женскому самоощущению, она приходила в отчаяние. Не было этого ощущения. Ее фигура казалась ей угловатой, по-мужски грубой, плечи слишком широкими, а бедра слишком узкими. Груди – вообще никакими. Единственное, на чем останавливался ее взгляд, – на ее больших сосках, но это тут же напоминало ей о близнецах, Семке и Темке, о Сергее, бросившем ее ради экзотической заезжей дамочки, и чувство собственной ненужности мужчинам вновь наполняло ее и доводило до слез.

Мать, конечно, пыталась утешить, но делала это не без своей выгоды. Сама всю жизнь презиравшая мужчин и жившая со всеми тремя своими мужьями, постоянно унижая и издеваясь над их социальной инфантильностью и психологической слабостью, она стремилась то же отношение передать и дочери. Все ее утешения сводились к утверждениям, что все мужчины – козлы, что все они об одном мечтают – напиться и залезть женщине между ног, что, наконец, все они, вместе взятые, не стоят мизинца Людочки.

Иногда это утешало, особенно, когда они вдвоем с матерью выпивали бутылочку-другую красного вина, но ненадолго. Стоило наступить похмелью, как к Людочке возвращалось ощущение собственной женской никчемности и ненужности. И речи матери не только не утешали, но вызывали уже раздражение и озлобление.