…
(Несколькими секундами спустя. Веселыми такими секундами — заполненными крепкими ирландскими выражениями, русским матом, беспорядочными выстрелами и мелодичным звоном подпрыгивающих на каменном полу гильз.)
…
— Да когда ж ты сдохнешь! — Под аккомпанемент выстрела моя реплика зазвучала с оттенком, которого я не помню за собой с детских лет. Оттенком панического ужаса.
— Моя кираса! — возопило приведение. Висящий в воздухе полупрозрачный силуэт пожилого человека с волевыми и резкими чертами лица, пусть и свитыми из переплетений тумана, был одет в рванье которому пули видимого вреда не носили, дырявя на вылет. Единственная же твердая вещь, укрывавшая нематериальную плоть разгневанного духа, после нескольких попаданий из пистолета напоминала, если и не сито, так сток для воды, забранный необычной решеткой. — Убью!
Выстрел, выстрел, выстрел и зазвучавший похоронным колоколом щелчок спускового механизма немного привел меня в сознание. Пока руки на полном автомате выщелкивали пустой магазин и меняли его на извлеченный из-за пояса новый, в голове среди панических мыслей все больше и больше обретала стройность одна добрая фраза, полностью охарактеризовывающая происходящее — если переводить её на английский она, конечно, полностью теряет свою экспрессию, но вот в русском варианте название маленького северного пушного зверька звучит вдохновляюще. Той экспрессии, с которой эта фраза была произнесена украинским прапорщиком при погрузке контейнера в Одесском порту, когда совершенно случайно оборвалась одна из четырех строп, и десятитонный контейнер с противотанковыми минами опасно закачался на двадцатиметовой высоте, мне никогда не достигнуть, но сам факт! Тем более, что частичка русской крови во мне все таки наблюдается — все вопросы к деду. Какими путями он привел под венец сбежавшую от революции русскую княгиню — просто не представляю, но с тех самых пор, более или менее хорошее знание русского языка в нашей семье было чуть ли не правилом хорошего тона. И между прочим, оказалось бооольшим подспорьем в моем нелегком бизнесе.
— Да когда ж ты сдохнешь!!! Во имя всех святых!
— Я сам святой так, что дальше некуда! — рявкнул в ответ призрак и понесся вперед, вытянув руки со стремительно увеличивающимися пальцами, которые хищно шевелились и напоминали уже щупальца спрута, а не части человеческого тела. Пусть и призрачного. — При жизни был канонизирован всем святым кагалом, чтоб им пусто было! Ни одна скотина после смерти со мной и разговаривать не желает! Все как один изгнать пытаются, а у меня еще остались тут дела, и помешать им какому-то недоумку я не дам! Попытка увернуться от объятий нежити успехов не принесла. Мертвенно холодные руки, несмотря на полупрозрачность ставшие тверже железа, сомкнулись на шее словно стальной ошейник. Ярость и азарт боя исчезли в никуда. За ними же, как это ни странно, последовал страх. А боль в легких, которым моментально стало не хватать воздуха, почему-то так и не появилась. Вместо нее пришло смутное ощущение чего-то стремительно исчезающего из тела. Чего то очень важного и в то же время почти неощутимого. Жизни.