Не иначе обстоит дело и с новейшими научными направлениями. Геккель, который с железной последовательностью и гениально отстроил дарвинизм и который мы должны признать самым выдающимся последователем английского исследователя, видит в воззрении Гете прообраз своего собственного. Другой современный естествоиспытатель, Йессен, пишет о теории Дарвина следующее: «Шум, произведенный среди некоторых специалистов и многих профанов этой неоднократно уже излагавшейся и столько же часто опровергавшейся основательным исследованием, а теперь множество мнимых доводов подкрепленной теорией, доказывает, как мало народы, к сожалению, умеют еще ценить и понимать результаты естественно-научного исследования». О Гете тот же ученый говорит, что он» поднялся к обширным исследованиям как безжизненной, так и живой природы» (K.F.W.Jessen «Botanik der Gegenwart and Vorzei»), найдя «посредством вдумчивого, глубокого наблюдения природы основной закон всего развития растений». Каждый из этих ученых приводит прямо-таки подавляющее количество доказательств в пользу согласия своего научного направления с «вдумчивыми наблюдениями Гете». Но могло бы возникнуть сомнение в целостности образа мышления Гете, если бы каждая из этих точек зрения действительно имела право ссылаться на него. Однако причина этого явления кроется в том, что ни один из этих взглядов не вырос действительно из мировоззрения Гете, а коренится вне его. Она кроется в том, что эти ученые, хотя и отыскивают внешнее согласие с отдельными частностями, теряющими, впрочем, весь свой смысл, будучи вырванными из целого здания Гетевского мышления, однако в то же время не хотят признавать за самим этим целым внутренней пригодности для обоснования научного направления. Взгляды Гете никогда не были исходной точкой научных исследований, а всегда лишь объектом сравнения.
Занимавшиеся им были редко учениками, непредвзято предававшимися его идеями, а большей частью — критиками, чинившими над ним суд.
Говоря, что у Гете было слишком мало научного склада; чем выше был он как поэт, тем слабее — как философ. Поэтому будто бы невозможно опираться на него с научной точки зрения. Это — совершенное непонимание характера Гете. Он не был, разумеется, философом в обычном смысле слова, но не следует забывать, что удивительная гармония его личности заставила Шиллера сказать: «Поэт — единственно истинный человек». Тем, что подразумевает здесь Шиллер под «истинным человеком», не был именно Гете. В его личности не было недостатка ни в одном элементе, необходимом для высочайшего выражения общечеловеческого. И все эти элементы соединялись в нем в одно целое, которое действовало как таковое. Вот почему в основе его воззрений на природу лежал глубокий философский смысл, хотя этот философский смысл и не входил в его сознание в форме определенных научных положений. Кто углубится в это целое, тот, обладая философскими способностями, сумеет найти и этот философский смысл и будет в состоянии изложить его как Гетевскую науку. Он должен будет, однако, исходить из Гете, а не приступать к нему с уже готовым воззрением. Духовные силы Гете действуют всегда таим образом, как это требуется самой строгой философией, хотя он и не оставил после себя систематически целого ее изложения.