Нужно было что-нибудь купить для Тео — цветы, фрукты, хорошую книгу, — но он не подумал заранее, а теперь уже поздно. На больничной койке Тео казался меньше, не столько человеком-горой, сколько маленьким осиротелым мальчиком. Джексону хотелось хоть немного поднять ему настроение. Он рассказал, что ездил в Лондон поговорить с Эммой, но Тео, видно, неважно соображал из-за лекарств и не проявил особого интереса, зато спросил у Джексона, в порядке ли он (хороший вопрос, учитывая, кто кого навещает), на что Джексон ответил: «Смотря, что называть „в порядке“, Тео».
Джексона всерьез беспокоило то, что даже если он найдет человека в желтом свитере для гольфа (пусть шансов и немного), это ни черта не облегчит боль Тео, на самом деле ему станет еще хуже, потому что тогда дело наконец будет закрыт, а Лора так и останется мертва.
Джексон прошел по перегретым коридорам больницы от приемного отделения до детской интенсивной терапии. Он прошел в отделение беспрепятственно: дежурная медсестра узнала его и ничего не спросила. Что ему, кстати говоря, не понравилось — нельзя в такие места пускать всех без разбору.
Джексон смотрел на Ширли сквозь стеклянную стену, как сквозь одностороннее зеркало, потому что на него никто не обращал внимания. На Ширли был голубой хирургический костюм. Джексон считал, что нет ничего сексуальнее, чем женщина в хирургической форме, — интересно, он один так думает или все мужики? Может, есть опрос общественного мнения на эту тему? Ширли склонилась над инкубатором и осторожно подняла восково-бледного малыша. К его тельцу было подсоединено множество трубок и датчиков, отчего он казался странным, хрупким существом с другой планеты.
— Секундочку, я передам, что вы пришли, — сказал молодой медбрат-австралиец.
(Кто же остался в Австралии, если они бог знает зачем все перебрались сюда?)
К Ширли подошел доктор, тронул ее за плечо и что-то сказал. В этом жесте было что-то неуловимо интимное, и по тому, как она к нему повернулась, и по ее улыбке Джексон понял, что они спят друг с другом. Они оба смотрели на ребенка. Джексон чувствовал себя вуайеристом вдвойне. Узнавшая его медсестра (как же ее зовут? Элейн? Эйлин?) подошла и встала рядом:
— Трогательно, правда?
— Трогательно? — Джексон не понял, что «трогательного» в этой сцене. Женщина, с которой он недавно всю ночь занимался необузданным сексом, теперь с другим любовником воркует над больным ребенком.
— Ну, на самом деле грустно, — сказала Элейн/Эйлин. — Они не могут иметь своих детей.
— Они? Они вместе? Ширли Моррисон и этот доктор?