Катарина содрогнулась, вспомнив пережитый ужас, но когда она вновь овдовела — все это осталось в прошлом. Она была еще молода — ей шел всего тридцать первый год — и богата. В наследство от двух мужей ей досталось несколько величественных домов и крупная сумма денег.
И еще она была влюблена.
Сэр Томас Сеймур совсем не походил ни на лорда Боро, ни на лорда Латимера. Сверкающие глаза, каштановая бородка и вьющиеся волосы, величавая осанка и громоподобный голос, дух изящной беспечности и матросская брань, срывающаяся с его уст по мельчайшему поводу, — все отличало его от них; он был мужчина каких мало. Наверное, со стороны тридцатилетней вдовицы было довольно глупо влюбиться в самого привлекательного мужчину при дворе. Можно ли было рассчитывать, что он ответит ей взаимностью?
Вышивая, она вспомнила их встречи в ее доме. Лорд Латимер был католиком, а она еще при его жизни заинтересовалась повой верой. У нее были друзья, исповедовавшие эту религию, и ей так нравилось слушать их разговоры, читать книги, которые тайком, поскольку они были запрещены, проносились в ее комнаты. Она никогда не говорила лорду Латимеру о своем интересе к новой вере. Да и как могла — ведь он был фанатичным приверженцем католицизма и с таким усердием поддерживал Рим, что готов был оказать неповиновение королю, подвергнув свою жизнь смертельной опасности! Ее учили, что жена должна следовать за мужем во всех его начинаниях. Но когда лорд Латимер умер, у Катарины не было причины и дальше скрывать, что у нее есть протестантские книги.
Она впервые заинтересовалась новой верой в ходе бесед со своей подругой, Анной Эскью, дочерью линкольнского сквайра. Анна была ревностной протестанткой, но Катарина подумала, что никогда не сможет стать такой же, как она. Ее намерения были благородны, но между нею и ее набожностью встала земная любовь. Она улыбнулась и отвлеклась от работы, чтобы поправить складки своего бархатного платья, — она любила носить красивые, богато украшенные наряды.
Здесь-то, на собраниях приверженцев новой религии, которые она стала устраивать у себя дома, и увидела она Томаса. Он здесь чувствовал себя не в своей тарелке, набожности в нем не было ни на грош; среди других он выделялся своим броским; нарядом и живыми манерами. Неужели он пришел сюда, чтобы говорить о религии? Вряд ли. Явился потому, что здесь собрались люди, ненавидевшие католиков, а он тоже ненавидел их — герцога Норфолкского, Гардинера, епископа Винчестерского и сэра Томаса Райотесли, поскольку те хотели лишить его и его семью королевских милостей.