Король знал от своих шпионов, что если Томас не получит Елизавету, то женится на леди Джейн Грей, внучке Генриховой сестры Марии, которую — как же давно это было! — он отправил во Францию, чтобы она стала женой старого Людовика. Но Мария так измотала беднягу, что через несколько месяцев он умер, а она, прежде чем вернуться в Англию, потихоньку вышла замуж за Чарльза Брэндона. Плодом этого брака стала Фрэнсис Брэндон, от которой и родилась Джейн.
— Конечно, я предпочел бы Елизавету, — говорил молодой Сеймур, — но если не смогу заполучить дочь короля, то женюсь на его племяннице.
Генрих, по неистребимой привычке оценив их, как всех женщин, сравнил достоинства Елизаветы и Джейн. Елизавета, конечно, более подходящая кандидатура — ей было как-никак уже девять лет, а Джейн — всего пять.
Но какая разница, что за планы строил Сеймур, — все равно им не суждено осуществиться, если только того не пожелает сам король. Самое главное сейчас — это брак короля.
Кого же ему взять себе в жены? Можно ли найти кого-нибудь, кто сравнился бы с изящной Екатериной Ховард? Та, которую он возьмет себе в жены, должна иметь обаяние этой распутницы и при этом быть чистой, как ангел.
Генрих знал, что дамы его двора не жаждали удостоиться той чести, которую он собирался им оказать. Это немного смущало его. Он может принудить выбранную им женщину выйти за него замуж, но ему не заставить ее сделать это с удовольствием. Когда умерла Екатерина Ховард, все поняли, что если женщина, ставшая женой короля Англии, не была до свадьбы девственницей, то это будет расценено как тягчайшее преступление, наказуемое смертью. Конечно, при его дворе было несколько добродетельных женщин, но стоило кому-нибудь из них заметить, что он посматривает на нее, как ее охватывало страшное беспокойство, и когда на следующий день он начинал искать ее взглядом, то выяснялось, что ее нет. Когда же король начинал расспрашивать, куда она делась, то, разумеется, получал ответ, что она заболела и не выходит из своих покоев.
Генрих с грустью покачал головой. Говорили — хотя он и делал вид, что не слышал этого, — будто бы ни одна незамужняя женщина не решится стать его женой, зная, что, когда она ему надоест, он объявит ее распутной. Генрих предпочитал не знать об этом. Его обостренная совесть должна быть спокойна. Король всегда прав, а мотивы его поступков всегда самые возвышенные. Этого требовала его совесть, которая в случае необходимости легко могла заткнуть рот правде.
Неужели они будут утверждать, что Екатерина Ховард не была потаскушкой, распутной потаскушкой? Неужели они считают, что он возвел на нее напраслину? Ведь по всем обвинениям, предъявленным ей, были представлены доказательства.