Но однажды сучка пропала. В очередной раз я повернул за угол дома, вытирая персик о рукав, слыша за спиной невнятный, небогатый мат водителя, и увидел, что кобель в клетке один.
Он метался возле прутьев, и, увидев меня, залаял злобно и не мелодично.
- Ма-альчик мой, - протянул я и тихо направился к клетке, - А где твоя принцесса? - спросил я его, подойдя в упор. Он заливался лаем, у него начиналась истерика.
Зайдя сбоку, я заглянул в их как бы двухместную, широкую конуру и там сучки не обнаружил.
- Ну, тихо-тихо! - сказал я ему и пошёл дальше, удивленный. Они были хорошей парой.
Следующим домом была общага, из раскрытых до первых заморозков окон ее, доносились звуки музыки, дурной, пошлой, отвратительной.
Возле нашего дома стояли два мусорных контейнера, в которых, мирно, как колорадский жук, копошился бомж. Приметив меня, он обычно отходил от контейнера, делал вид, что кого-то ждёт, или просто травку ковыряет стоптанным ботинком. В нашем дворе водились на удивление мирные и предупредительные бомжи. От них исходил спокойный, умиротворенный запах затхлости. В сумках их нежно позвякивали бутылки.
Возле квартирки моей Дашеньки стоял большой деревянный ящик, почти сундук, невесть откуда взявшийся. Подходя к ее квартире, я каждый раз не в силах был нажать звонок, и присаживался на ящик.
Я говорил слова, подобные тем, что произносила мне воспитательница в интернате: «Ра-аз, два-а, три-и… - затем торжественно, - Больше! - с понижением на пол тона, - не! - и, наконец, иронично-нежно, - пла-ачем!»
Сидя на ящике, я повторял себе: «Раз! Два! Три! Думаем о другом!»
О другом не получалось.
Я бежал вниз по лестнице, и, вспугнув грохотом железной двери по-прежнему копошащегося в помойке бомжа, выходил из подъезда.
«Ну зачем она? А? Зачем она так? Что она? Что она не могла что ли как-нибудь по-другому? Господи мой, не могу я! Дай мне что-нибудь моё! Только моё!»
Я бормотал, и плавил лбом стекло маршрутки, уезжая от ее дома, я брел по привокзальной площади, и сдерживал слезы безобразной мужской ревности. Мне было стыдно, тошно, дурно.
«Истерик, успокойся! - орал я на себя. - Придурок! Урод!»
Ругая себя, я отгонял духов ее прошлого, преследовавших меня. Мужчин, бывших с моей девочкой.
Я сам развёл этих духов, так же, как нерадивые хозяева разводят мух, не убирая вчерашний арбуз, очистки картошки, яичную скорлупу со стола. Я вызвал их бесконечными размышлениями о ее прошлом, - моей Даши.
К тому времени, когда мой разум заселили духи, я досконально изучил её тело. Духи слетались на тело моей любимой, тем самым терзая меня, совершенно беззащитного…