Вслед за этим я услышал протестующий скрип древесины, и корпус судна принялся бороздить песчаное дно. К моему величайшему удивлению, киль выдержал — до сих пор не верится, поскольку это было настоящим чудом. «Эпифания» проскочила!
— Ближе!
Еще ближе?! Ради всего святого, да ведь мы и так только что едва не сели на мель! С невольной радостью я заметил, что матросы не бросились со всех ног выполнять приказ капитана. Уж им-то хорошо было известно — даже если сам Джустиниани об этом забыл, — насколько сильно перегружено наше несчастное судно.
Аллах всемилостивый, мысленно простонал я, неужели турки ослепли, что не видят флаг, который по моей просьбе сшила Эсмилькан? Мы все еще были в пределах досягаемости их пушек. Один хороший залп, и…
— Ближе, я сказал! Убрать паруса…
Я задрал голову вверх, чтобы увидеть верхушку мачты… Флага на ней не было!
От ярости забыв обо всем на свете, я рявкнул так, что заглушил даже рев капитана.
— Джустиниани, вы идиот! Где наш флаг? Вы что, совсем умом тронулись? Надеетесь проскочить мимо эскадры без флага, который сшила моя госпожа?!
— Я не стану управлять кораблем, который идет под флагом неверных!
— Тогда, клянусь Господом Богом, вы больше не капитан! Убирайтесь отсюда, да поживее. С этой минуты капитан здесь я! — Вырвав из рук нерешительно переминавшегося с ноги на ногу грека алый стяг, я самолично поднял его на мачту «Эпифании».
Возможно, мне это только почудилось или голод обострил мои чувства, но я готов был поклясться: когда над нашими головами гордо взмыл турецкий стяг, наскоро сшитый из женских шальвар, руки мусульман, готовые поднести к пушке запал, разом опустились. Как бы там ни было, вместо пушечного залпа, которого я ожидал, со стороны эскадры в нашу сторону двинулся небольшой ялик. Остальные корабли, те, что побольше, спустили паруса и неторопливо направились к нам, с какой-то беззвучной и зловещей неотвратимостью, — так ползет туман, едва дождавшись, когда солнце скроется за горизонтом. Сказать по правде, мне это не слишком понравилось. Ветер был на их стороне, а наша осевшая по самый планшир бедная старушка «Эпифания» едва могла двигаться. Мы сейчас были настолько близко к берегу, что наши паруса безвольно обвисли и лишь уныло хлопали и пыхтели, словно толстяк, вознамерившийся бегом взобраться на гору.
— Уходим от берега. Круче к ветру, — крикнул я, обращаясь к рулевому.
— Идем правым галсом.
Судя по лицу парня, он был только рад выполнить этот приказ, поскольку как раз в эту минуту киль «Эпифании» снова чиркнул по песку. Схватившись за штурвал, рулевой налег на него всей тяжестью своего тела, и наше судно стало грузно разворачиваться. Из груди у меня вырвался облегченный вздох. Итак, мы хотя бы не сядем на мель, хотя благодаря такому маневру мы теперь направлялись прямо к эскадре Пиали-паши.