— Они приближаются, вы, идиоты! — заорал Джустиниани. — К портам, живо! И уберите женщин и детей в трюм, чтобы не путались под ногами!
Но куда им было деться, беднягам? Где скрыться? Только в объятиях друг друга!
— Эй, ребята, заряжай! — гаркнул Джустиниани.
— Нет! — крикнул я и резким движением выбил из рук матроса первое же ружье, которое попалось мне на глаза. — Нет, ни в коем случае! Вы что, с ума сошли? Тут же женщины, старики, дети! Джустиниани, мы будем вести переговоры.
— Никаких переговоров! Пока я жив, я не стану ни о чем договариваться с этим Богом проклятым язычником! Даже если на кон поставлена жизнь наших женщин и детей! — В лучах выглянувшего из-за горизонта солнца лицо его лоснилось от пота. Не слушая меня, он припал щекой к затвору собственной пушки — превосходного легкого фальконета[17], лучшего из всех, что были на борту «Эпифании». — Мы все умрем мученической смертью, пусть! Но сначала… Ага, я взял на прицел этот проклятый ялик!
Да уж, в этом можно не сомневаться, мрачно подумал я. Один выстрел из пушки — и мученическая смерть всем нам обеспечена. Нужно было помешать ему, пока еще не поздно.
— Мы начнем переговоры, — отрезал я, постаравшись вложить в эти слова как можно больше твердости. Краем глаза я с радостью и облегчением заметил, что порох остался лежать, где лежал, пусть и достаточно близко от проклятого фальконета. Что ж, пусть так. По крайней мере сейчас это было самое большее, на что я мог рассчитывать.
— Эгей! — услышал я чей-то крик, долетевший до моих ушей через фальшборт «Эпифании». Пока мы с Джустиниани пререкались между собой, а матросы, растерявшись, ждали, что будет дальше, никто не заметил, как ялик подошел совсем близко. Однако турки, похоже, до сих пор что-то подозревали, потому что окликнули нас на ломаном итальянском.
— Друг или враг? Летите-то вы под флагом султана, но вот куда? Мы вам не верим!
Джустиниани будто прирос к месту. Покрытое крупными каплями пота его лицо, несмотря на покрывавший его коричневый загар и задубевшую от соленых морских ветров кожу, вдруг сделалось мертвенно-бледным, как у покойника. Сообразив, что помощи от него ждать не приходится, я понял: мне придется взять переговоры на себя. Медленно, чувствуя, как мои подошвы будто прилипают к палубе, я подошел к борту и свесился вниз.
— Эгей! — крикнул я им в ответ, еще до конца не уверенный в том, что мой голос меня не подведет. Окинув быстрым взглядом ялик, я убедился, что у турок ружей не меньше, чем у нас самих. Пороха тоже было в избытке. Иначе говоря, они были вооружены до зубов.