, сопровождаемый оглушительным рокотом барабанов, и весь зал, как один человек, вскочил на ноги. Слишком ошеломленный всем этим, чтобы думать, я последовал их примеру. Не успев еще толком ничего сообразить, я вдруг заметил, что стоящий передо мной Хусейн крепко держит меня за руку а другой моей рукой уже завладел незнакомый мне человек. И вот мы, уже все вместе, медленно и плавно движемся по кругу под музыку.
Наступил момент, когда я почувствовал, что еще немного, и я, утратив всякое чувство реальности, окончательно перестану быть самим собой… перестану существовать. О Господи, подумал я в ужасе, если это продлится еще какое-то время, я просто перестану быть личностью… Я крохотной каплей вольюсь в океан других человеческих существ, чтобы остаться там навеки. При одной только мысли об этом меня прошиб ледяной пот.
— Нет, — заикаясь, пробормотал я. Голова у меня кружилась, перед глазами все плыло. — Нет! — выкрикнул я, и вопль мой перекрыл монотонный гул голосов, повторяющих имена Пророка.
Хватая воздух широко раскрытым ртом, я на подгибающихся ногах пробрался к двери и выпал наружу.
Там я с наслаждением вдохнул полной грудью чистый прохладный воздух. Чувствуя, как в голове у меня немного проясняется, я поднял голову к небу. Оно было усеяно яркой россыпью звезд. И тогда звезды вдруг превратились в глаза Хусейна, смотревшие на меня словно сквозь бескрайние просторы Вселенной, и сон, который я впервые увидел в чайхане Баба Ахлям, повторился снова. Старый дервиш лишился своей седины, разом став моложе, кости его обросли плотью, только на этот раз к моему сну добавилось еще одно видение. В этот раз я увидел Хусейна таким, каким я оставил его на базаре пять лет назад, когда боль и стыд, сжигавшие меня, еще не успели стать для меня привычной мукой, и я, обезумевший, был глух и слеп ко всему остальному.
И вот теперь я видел собственными глазами, как мой старый друг печально смотрит мне вслед, разом постарев и ссутулившись, словно вина за то, что случилось со мной, тяжким грузом легла ему на плечи. Я впервые почувствовал, что он любит меня как сына, и страдает из-за меня так же, как если бы я был его собственной плотью и кровью, и мучается, потому что считает, что должен был уберечь меня от опасности и не смог этого сделать. Ужасное чувство вины день и ночь терзало его душу, разъедало его, словно кислота, пока, утратив свое обычное добродушие и мягкий юмор, свою неиссякаемую любовь к жизни, он не почувствовал, что постепенно сходит с ума. Ему удалось отыскать свою семью — тестя, жену, маленького сына. Он узнал, что очень скоро на свет должен появиться еще один его ребенок, но это не принесло успокоения его душе. Их любовь не успокоила его мучения, она — словно соль на раны, те самые раны, что оставила в его душе моя ужасная судьба.