— Что ни говорите, — убеждал Матвеева Юрий Михайлович Кораллов, — а медицина — гуманнейшая из наук. Что может быть благороднее науки, служащей непосредственно человеку?
— Вы правы, Юрий Михайлович. Поэтому я и избрал Ольгу в спутницы жизни, — отшутился Матвеев.
— Это, пожалуй, единственный случай, когда медицина оказалась негуманной, обманув доверчивую девушку, — поглядывая влюбленными глазами на мужа, со смехом проговорила Ольга.
— Я утверждаю, — продолжал Кораллов, — что боле благородного труда, чем забота о здоровье и продлении жизни человека, на земле нет и не будет!
— А по — моему, самая интересная работа — это геологоразведка, — запальчиво заговорила сокурсница Олега Люся. — В любую погоду, подчас даже рискуя жизнью, искать и открывать для человечества нечто новое, отдавать всего себя работе, чувствовать, что ты делаешь нужное людям дело…
— Люся — будущий геолог, — со снисходительной улыбкой пояснил Олег. — Она и во сне видит неразведанные земли, а себя — их первооткрывателем.
— Весьма похвально, Люся, — вмешался в разговор Степанковский. — Если хватит пороху, не сдавайтесь.
— А я и не думаю. Скорее бы закончить практику и защитить диплом…
— Ты, Люся, всегда куда — то торопишься, — перебил ее Олег. — И я мечтаю о труде как о подвиге, но зачем же так торопиться? Надо пожить и в свое удовольствие, пока молод.
— К хорошему всегда торопиться надо, — внимательно взглянув на Олега, сказала Майя.
— Майя, безусловно, права, — подхватил Степанковский.
— Вот приятное единодушие, — многозначительно глядя на Степанковского, с улыбкой проговорила Ольга.
Олег нагнулся и что — то шепотом сказал Лидии. Она неохотно поднялась и последовала за Олегом в соседнюю комнату. Вскоре оттуда послышались звуки рояля. Играли вальс Чайковского.
А спор между тем разгорался.
— Только труд… Труд и есть счастье для советского человека. Известный английский философ Гоббс писал о человеке как об эгоисте. Он говорил, что человек человеку — волк. Каждый, дескать, стремится уничтожить другого, чтобы очистить место для себя. Такова природа буржуазного общества. У пас же действуют иные законы…
Тихо перебирая клавиши, Лидия прислушивалась к разговору. Постепенно она начала играть громче. Все притихли. Каскады аккордов нарастали. В них слышался то призыв к борьбе, то смятение души, рвущейся в неведомое. Стремительные порывы сменялись нежной проникновенной лирикой. И опять буря, опять настойчивое преодоление чего — то трудного. И наконец торжество победы…
— Хорошая музыка, — заговорил Степанковский, когда умолкли звуки рояля, — рождает желание творить… созидать.