До распутицы можно ждать некоторых перемен. Напрасно рисовать линию фронта. Немцы ее искажают: они берут города, окруженные нашими частями, и проводят через них прямую линию — с севера на юг. А между тем далеко на запад, за этой чертой, — наши части. Я укажу, например, что в одной, соседней с Московской, области немцы удерживают только магистраль и расположенные на ней города. Все остальное занято или частями Красной Армии, или партизанами. Союзные радиопередачи чересчур увлекаются слухами, полученными из третьих рук, — «берут» то один город, то другой. Можно, конечно, понять трудности газетного дела, но журналисты и радиообозреватели должны помнить о других, более серьезных трудностях войны. Я говорю это потому, что меня не раз огорчали дружественные неточности лондонского радио или английских газет, которые, не учитывая характера боев, зачастую слишком увлекаются втыканием флажков в карту.
Сейчас еще трудно предугадать, на каких позициях окажутся две армии к тому времени, когда настоящая весна войдет в свои права и когда земля не только освободится от снега, но подсохнет. Распутица будет, бесспорно, критическим временем для отдельных частей с плохими коммуникациями. К маю, таким образом, линия фронта должна выровняться. Мы вправе надеяться, что она выровняется по ее наиболее западным точкам.
Распутицу немцы начнут проклинать недели через две. На нее они будут валить свои очередные неудачи. Ведь, читая сообщения немецких корреспондентов, можно подумать, что они воюют не с русской армией, но с русским климатом. Их самолюбие заставит их представить себя в апреле жертвами русской весны. До сегодняшнего дня они еще представляют весну как союзницу своей наступающей армии. Здесь стоит отметить, что на юге, где уже весна, дожди несколько помогли немцам, но не тем, что способствовали их наступлению, а тем, что задержали продвижение наших частей.
Гитлер чересчур много говорит о весеннем наступлении: в этом есть доля блефа. Он охотно показывает всем свои карты, твердит то о Мурманске, то о Ростове, то о Воронеже, оповещает, куда именно отправлен тот или иной из воскресших фельдмаршалов и генералов. Перед 22 июня Гитлер был куда молчаливей… Порой мне кажется, что разговоры о мощном весеннем наступлении предназначены для галерки, для запугивания некоторых нейтральных стран, для дипломатических будуаров, еще не проветренных после 38-го года.
В марте, разговаривая с немецкими пленными, я неизменно слышал знакомые имена: Дюнкерк, Гавр, Лилль, Кемпер — этих недавно привезли из Франции. Другие приехали из Югославии, из Голландии, из Дании. С января по март Гитлер перебросил на восток около сорока дивизий. Другие дивизии, также увезенные с запада, стоят наготове в Польше или в Восточной Германии. Гитлер никогда не отличался пониманием других народов. Вероятно, ему кто-то сказал, что англичане флегматичны, и на этом он строит свою стратегию. Он считает, что воевать против него могут только «варвары русские», а джентльмены с ним будут играть в поддавки. Я знаю гордость и упорство англичан, и я думаю, что Гитлер ошибается. Оголение атлантического побережья может оказаться для него фатальным. Если английские обозреватели несколько приуменьшают силы немцев, сосредоточенные в далеких от Англии городах, например в Харькове или в Смоленске, они, наверное, заметят, как мало немцев теперь осталось хотя бы в Бретани.