иссяк.
Это сравнение он употребил однажды утром в разговоре с Уорингтоном, — тот сидел над книгой и посасывал трубку, когда Пен, вбежав в комнату, с горьким смехом шмякнул свою рукопись на стол, так что зазвенели чашки и голубое молоко заплясало в молочнике. Накануне вечером он извлек рукопись из сундука, в котором хранились старые куртки, тетради с университетскими записями, его потрепанная мантия с шапочкой и прочие реликвии юности, школьных лет и родного дома. Он читал в постели, пока не уснул, — начало повести было скучновато, а он и так пришел усталый со званого вечера.
— Честное слово, — сказал Пен, — как подумаю, что это было написано всего несколько лет назад, даже стыдно становится, до чего у меня короткая память. Я тогда воображал, что до гроба влюблен в эту вертушку мисс Амори. Я оставлял ей стихи в дупле дерева и посвящал их "Amori".
— Премиленькая игра слов, — сказал Уорингтон, выпуская клуб дыма. — Амори — Amori. Свидетельствует о недюжинной учености. Ну-ка, глянем, что это за чепуха.
И, перегнувшись в кресле, он ухватил рукопись Пена каминными щипцами, которые только что взял, чтобы достать уголек для трубки. Завладев таким образом пачкой листов, он стал читать наугад "Страницы из книги жизни Уолтера Лорэна".
— "О прекрасная, но вероломная! Обольстительная, но бессердечная! О ты, что смеешься над страстью! — вскричал Уолтер, адресуясь к Леоноре. — Какой злой дух послал тебя сюда, чтобы терзать меня? О Леонора…"
— Не читай это место! — крикнул Пен и пытался отнять рукопись, но Уорингтон крепко держал ее. — Ну, хоть вслух не читай. Это о другой моей пассии, самой первой, о нынешней леди Мирабель. Я вчера видел ее у леди Уистон. Она пригласила меня к себе на вечер, сказала, что мы старые друзья и нам следует видаться почаще. За эти два года она сколько раз меня видала, а приглашать и не думала; а тут заметила, что со мной разговаривал Уэнхем и господин Дюбуа, французский писатель, весь в орденах, точно маршал, и вот соизволила пригласить. Клеверинги тоже там будут. Не забавно ли — сидеть за одним столом с двумя своими пассиями?
— Бывшими, — сказал Уорингтон. — И обе красавицы у тебя здесь, в книге?
— Да, в некотором роде. Леонора, которая выходит за герцога, — это Фодерингэй. Герцога я списал с Вольнуса Хартиерса, мы с ним учились в Оксбридже. Вышло немножко похоже. А мисс Амори — Неэра. Ох, Уорингтон, как я любил ту, первую! Когда я шел от леди Уистон, светила луна, я думал о ней, и прошлое вспоминалось так ясно, как будто все это было вчера. А дома я разыскал этот роман, который написал три года назад о ней и о второй, и знаешь, это, конечно, очень слабо, но кое-что хорошее в нем все же есть, и я думаю, если Бангэй не издаст книгу, так Бэкон издаст.