Тетушка воспылала ко мне такой нежностью, что с большой неохотой отпускала меня от себя. Что ни утро, мы сидели с нею над счетами и час за часом рассуждали о том, что сейчас бы самое время продать ферму в Слоппертоне, но никаких решительных шагов все не делали, потому что Ходж и Смизерс никак не могли найти покупателя за цену, которую назначила тетушка. И сверх всего она поклялась, что на смертном одре откажет мне все до последнего шиллинга.
Ходж и Смизерс тоже задали обед в мою честь и обходились со мной весьма уважительно, как, впрочем, все и каждый у нас в деревне. Кому не по средствам было задавать обеды, те приглашали нас на чай, и все поднимало бокалы за здоровье жениха и невесты; не раз в конце обеда или ужина мою Мэри бросало в краску от намеков на близкую перемену в ее жизни.
Счастливый день был наконец назначен, и двадцать четвертого июля тысяча восемьсот двадцать третьего года я стал счастливейшим супругом прелестнейшей девушки Сомерсетшира. Мы отправились под венец из дому моей матушки, которая уж в этом-то отказать себе не пожелала, и мои девять сестриц были подружками невесты. Да! А из Лондона приехал Гас Хоскинс, нарочно чтобы быть шафером, и поселился в моей прежней комнате в доме матушки, и гостил у нее неделю, и, как мне стало после известно, бросал влюбленные взгляды на мисс Уинни Титмарш, мою четвертую сестрицу.
По случаю свадьбы тетушка моя проявила чрезвычайную щедрость. Еще за несколько недель до этого события она велела мне заказать для Мэри в Лондоне у знаменитой мадам Манталини три великолепных платья, а у Хоуэляа и Джеймса кое-какие изящные безделушки и вышитые платочки. Все это было прислано мне, и я от себя должен был поднести это невесте; но миссис Хоггарти дала понять, что мне нет нужды беспокоиться об оплате счета, и я нашел это весьма великодушным с ее стороны. Сверх того она одолжила нам для свадебного путешествия свою колымагу и собственноручно сшила для своей любезной племянницы, миссис Сэмюел Титмарш, ридикюль красного атласа. В ридикюль вложен был мешочек с набором иголок и прочего, что потребно для шитья, ибо тетушка надеялась, что миссис Титмарш не станет пренебрегать рукоделием; и кошелечек с несколькими серебряными пенни; и еще старинная монетка на счастье. "Покуда ты будешь хранить эти мои подарки, милочка, ты не узнаешь нужды, — сказала миссис Хоггарти. — И я молюсь, я горячо молюсь, чтобы ты навсегда их сохранила". В карете, в кармашке на боковой стенке нас ожидал пакетик печений и бутылка Росолио. Мы рассмеялись и передали бутылку Тому Уилеру, но он, кажется, тоже не оценил ее по достоинству.