Саша усмехнулся.
— Это чистая случайность. Их нашел Антон и похвалился: видите, дядя Володя, как здорово писала моя мама! Он очень любит тебя… А у Вовки очень хорошая память… Прозвучало действительно на редкость искренне: "И все проклятых двух копеек…" Ты не помнишь?
Понимаешь ли, знаешь ли, помнишь ли… Три глагола плюс частица… И целая жизнь позади…
— Разве они до сих пор видятся с Антошкой? Зачем? И ты… все время говоришь с Володей обо мне? Но… это же невозможно… Почему я всегда все узнаю самая последняя?..
Саша не ответил на ее вопросы. Ясные глаза стали еще яснее, только в самой глубине мелькнула еле заметная насмешка.
— Хочешь, я прочту?
— Значит, у тебя тоже хорошая память… Просто отличная… И никакие склерозы вам всем не грозят… Я не хочу никаких стихов!.. Это глупое детство… О нем давно пора забыть!..
— Ну почему же? — задумчиво не согласился с ней Саша. — Ты странным образом четко спрогнозировала будущее… С тех пор прошло немало лет… Ситуация изменилась. Впрочем, она всегда была одинаковой. Просто ты представляла себе все иначе… Убить веру нельзя, но потерять можно…
Да, все правильно… Она когда-то верила в свои слова. И в свое несостоявшееся счастье. Или ее заставили в них поверить. И раскаяться. С горечью и сожалением. С осуждением и сомнением.
Разве она когда-нибудь распоряжалась своей жизнью? Да ни одной минуты! Кроме одного-единственного последнего мгновения их последней встречи… И она, конечно, по обыкновению перепутала чужие и свою жизни, разные и одинаковые тропинки, обещания и откровения. Зато эти сожаление, горечь и раскаяние принадлежали теперь исключительно ей одной. И только она одна имела бесспорное право на их невыносимую тяжесть.
Она одна… Отныне и во веки веков.