Вовка коснулся языком ее груди, и сосок затвердел, приподнялся и таинственным, непонятным для Маши образом заставил ее отчаянно вздрогнуть, перебросив желание в самый низ живота, где внезапно ожила мучительная странная боль…
— У тебя грудь, как у девочки… Ты не кормила?
— У меня не было молока…
— Она меня любит… Точно… — пробормотал Вовка, лаская языком правую грудь. — Смотри, как она меня любит… Не то что ты… И вторая тоже… А тебе все равно…
Он начал ласкать левый сосок, и у Машки вырвался стон.
— Мне больно… Вот здесь…
Она прижала пальцы к низу живота.
Вовка осторожно отвел их, поцеловал, а потом прикоснулся языком к тому месту, где ныло, тянуло, разрывалось на части…
— Мне тоже… — невнятно прошептал он. — Потому что нельзя столько держать себя в рамочках… Это вредно… Когда желание становится законом… Нельзя прожить всю жизнь под контролем своей воли и власти… Есть еще другие законы… Правильные или неправильные, но диктующие иные слова и движения…
Володя прижал Машу к себе, стиснул слишком сильно и грубовато, но почему-то именно так было нужно, и никак иначе…
Мама, ты помнишь: "Только рядом с ним я чувствовала себя настоящей женщиной…"
Он легко, свободно, без всяких усилий поворачивал ее, вертел в руках, словно послушную куклу, игрушку без всякого веса и длины. Так никогда не удавалось накаченному Закалюкину.
Маня задохнулась одновременно от безумия своего страшного поступка и отчаянного, никогда прежде не испытанного желания… Ему было невозможно, нельзя сопротивляться, поскольку тогда будет плохо… Почему и что будет плохо — Маша не понимала. В памяти вдруг забили тревогу слова покойного Зотова… Грехи наши тяжкие… Грехи…
И она провалилась в свои собственные, новые для нее ощущения, словно девочка, впервые попавшая в постель к мужчине…
Они несколько раз замирали, затихали, отодвигались друг от друга… И снова — Маша давно сбилась со счета — возвращались к самому началу, к исходной точке, чтобы опять рвануться от нуля… Казалось, так будет длиться вечно, потому что совершенно непонятно, на сколько у них хватит сил. Подремав несколько минут, Володя вновь осторожно касался Машкиной груди и бормотал свое излюбленное:
— А ты любишь Вовку меньше, чем она… Смотри, как она меня любит…
И они заново, в который раз, прилипали друг к другу.
— Еще… — неожиданно вырвалось у Маши.
Она смешалась, испугалась своих темных желаний и закусила губу. Хорошо, что темно…
Вовка приподнял лохматую темную голову.
— Дай мне минут несколько, длиннушка… — прошептал он. — И я вернусь… А пока можешь меня погладить… Это не возбраняется… "Мы все начнем сначала, любимый мой… Итак…"