— Вот что еще… Будем считать, что я напился и веду себя кое-как! Позволяю себе лишнего. Но не сказать этого я не могу. Ты мне очень нравишься, Франческа. Так сильно, что я не могу не сделать этого сегодня.
Поцелуй получился яростным, жарким, абсолютно бешеным и ничем не напоминающим все ее прежние упражнения в этой области. Алан целовал ее так, как, должно быть, целовали своих женщин идущие на верную смерть воины. Отчаяние сквозило в судорожных движениях рук, в том, как неумело и горячо он прижал ее к себе.
Она проанализировала бы все лучше, но и саму ее уже заливала темная, опасная волна желания, и Франческа молча обвила шею Алана руками, безгранично доверяя и ничего не боясь. Кровь стучала в висках все громче и громче, легкий шелк раскаленным железом жег разгоряченную кожу, тело превратилось в один обнаженный нерв, и не было источника в мире, способного утолить эту жажду.
Он отпустил ее стремительно, резко, как ударил. Повернулся и ушел к себе, а она осталась в коридоре, перед запертой дверью, красная, дрожащая, пылающая от неутоленного желания, стыда, злости, обиды, счастья, разочарования, облегчения — всего разом, и не разберешь, чего больше.
Секундой позже Франческа ворвалась в свой номер и стала с остервенением сдирать с себя влажный шелк, постанывая не то от злости, не то от боли. Напрягшиеся соски болели даже от прикосновения тонкой ткани, и она с облегчением освободилась от одежды.
Потом она долго стояла под душем, поливавшим ее то холодной, то горячей водой, стискивала зубы и тихонько шипела от стыда.
Потом вспомнила мадам Трюдо — и налила себе бренди; подумала — и добавила туда же шерри. Огненная жидкость обожгла и согрела, напряжение ушло, и обнаженная Франческа подошла к окну. Ночной ветерок обдувал разгоряченную и горящую после душа кожу, огненный напиток не давал продрогнуть. Франческа уже более благосклонно посмотрела на луну и хмыкнула.
Что ее так разозлило, если разобраться? Неужели она предпочла бы в первый же вечер отправиться с Аланом Пейном в постель?
Во-первых. Да! Предпочла бы. Хотя и отдает себе отчет, что это не очень хорошо.
Во-вторых. Он тоже хорош. Так поцеловать — и тут же развернуться и уйти. Более мнительная девушка уже повесилась бы на колготках, вообразив, что он ушел из-за того, что она наелась чесноку за ужином.
Франческа мнительной не была и иллюзий никаких не испытывала. Алан Пейн очень боялся выпустить себя самого из-под контроля. Он удрал из коридора, потому что не мог владеть собой, но скорее умер бы, чем оскорбил бы (ха-ха!) ее нескромным предложением. Девушка могла бы поспорить на любую сумму, что сейчас парень стоит под холодным душем и будет стоять там еще долго, с риском простудиться. Если уж она чувствовала ТАКОЕ, то и Алану пришлось не легче.