Когда телефон стал брать Остин, Брэнд набрал номер своего давнего приятеля, детектива из полиции Остина и попросил его проверить, на чье имя зарегистрирован пистолет 22 калибра, такого-то номера. Пришлось коротко рассказать о случившемся, и тогда на том конце повисла напряженная пауза. Наконец приятель смог заговорить.
— Какого черта ты забрал пушку, Брэнд? Не могу поверить, что ты это сделал!
— Ты отлично знаешь, что иначе этот ствол мог исчезнуть среди прочих вещдоков, и уж мы-то в любом случае его не получили бы, а значит, не смогли бы доказать, что из этого оружия застрелили Рональда Арбетнейла.
— А почему ты так страстно хочешь это доказать?
— Потому что я влюблен!
— О Господи! Ладно, помогу, чем смогу, во всем, что касается этого международного юридического кошмара, но с любовью разбирайся сам. В этом деле я могу только молиться за тебя.
— Спасибо, до связи!
Звонок Биллу много времени не отнял. Брэнд распорядился срочно созвать пресс-конференцию возле Капитолия и обеспечить прямой эфир, а также проследить, чтобы Шерилин Стенхоуп обязательно посмотрела его выступление по телевизору.
— Но, Брэнд, она собирается уезжать из города…
— Значит, свяжи ее. Приклей к стулу. Возьми в заложники Аманду. Умри — но сделай.
Брэнд откинулся на спинку кресла и задумался.
Что за секрет, способный свалить Веллера, унес Серкис в могилу? Насколько же коррумпирован нынешний губернатор!
На секунду им овладел охотничий азарт: выяснить бы и прижать Веллера публично! Однако тут же перед глазами встала Ширли, ее усталые, грустные глаза, и Брэнд подумал: пусть секрет Веллера останется секретом. Главное — Ширли, ее честное имя, ее свобода и их общее счастье.
Билл посмотрел на часы — в шестой раз, поправил галстук — в третий, улыбнулся репортерам — в тысячный. Воздух аж звенел от нетерпения, переполнявшего внушительную толпу пишущих и снимающих журналистов, разместившуюся на ступеньках капитолия.
Билл давно работал с этими людьми, научился угадывать их настроение и потому знал, что потребуется совсем немного времени — и нетерпение сменится апатией, ожидание — раздражением. Тогда пиши пропало…
— Эй, Иглстоун, это очень мило, что ты позвал нас прогуляться возле Капитолия в этот солнечный денек, но мог бы хоть насчет сэндвичей предупредить!
— К черту сэндвичи, Иглстоун должен нам ящик хорошего вина!
— А Мэрфи будет? Если нет, то мы уходим. Нам надо перегонять картинку для вечернего эфира…
Билл уже собирался ответить, как вдруг знакомый голос за его спиной произнес:
— Мэрфи будет. Он уже здесь.
— Опаздываешь, Крутой!