Мы больше не говорили о Христе. Ее имя стало табу. По молчаливому соглашению, ничего не обсуждалось, пока ее нет и она не может за себя заступиться.
Знала ли Христа, что произошло? У меня не было такой уверенности. Детлеф и прислуга, скорее всего, не проболтаются, чтобы не испортить мой сюрприз. А месье Билдунг не станет пересказывать неприятный разговор, чтобы не расстраивать дочь.
Отец прав: в этой истории было много темных мест. И важнее всего было выяснить, какую роль обманщица отводила нам.
Мне еще страшно хотелось разгадать тайну Детлефа: почему особа с такими запросами и претензиями, как Христа, выбрала именно его? В ее распоряжении была уйма завидных поклонников, а она предпочла этого толстячка. Правда, по-своему он был симпатяга, но, насколько я знала Христу, она это качество ни в грош не ставила. Я терялась в догадках.
Блудная дочь прибыла в воскресенье вечером. Я с первого взгляда поняла, что она ничего не знает. И когда она, по своему обыкновению, бросилась с нами обниматься, меня обожгло стыдом.
Тучного тельца родители не закололи. Но стол был накрыт, и все сели ужинать.
— Христа, мы звонили твоему отцу. Зачем ты нас обманывала? — в лоб спросил папа.
Христа напряглась и не произнесла ни слова.
— Зачем рассказывала нам сказки? — мягко, но настойчиво повторил он.
— Вы хотите денег? — презрительно бросила Христа.
— Мы хотим узнать правду.
— По-моему, вы ее уже знаете. Чего же вам еще?
— Мы хотим знать, почему ты нам лгала, — терпеливо сказал папа.
— Из-за денег, — вызывающе ответила она.
— Неправда, деньги ты легко могла получить и без этого. Так почему же?
Кажется, Христа решила корчить из себя маркизу д'О[8], но у нее это выходило довольно жалко. С видом оскорбленного величия она сказала:
— Я вам верила! А вы, вы за мной шпионили — какая низость!
— Не передергивай!
— Кого любишь, тому доверяешь до конца!
— Вот именно. Поэтому мы и хотим знать, почему ты лгала.
— Ничего вы не понимаете! — взвилась Христа. — Доверять до конца — значит совсем наоборот, не требовать объяснений.
— Очень хорошо, что ты читала Клейста. Но мы не такие возвышенные натуры, как ты, поэтому нуждаемся в информации.
Никогда не думала, что мой отец может быть таким хладнокровным.
— Это несправедливо! Вас трое, а я одна! — воскликнула бедная мученица.
— Я такое каждый день терплю, с тех пор как ты тут поселилась! — не утерпела я.
— И ты туда же! — трагически сказала Христа, как Цезарь Бруту в мартовские иды. — Ты, которая мне всем обязана! А я-то считала тебя подругой.
Удивительнее всего был ее искренний тон. Казалось, она совершенно убеждена в своей правоте. Опровергнуть весь этот абсурд было нетрудно, но я решила предоставить ей увязнуть еще глубже и не раскрывала рта, сначала потому, что мое молчание ее раззадоривало, а потом потому, что наслаждаться тем, как она тонет, было приятнее в тишине.