— Если ты не можешь объяснить, почему лжешь, — спокойно сказал папа, — может быть, у тебя мифомания? Это довольно распространенная болезнь, когда человек патологически врет. Вранье ради вранья…
— Ерунда! — заорала Христа.
Меня поразило, как неуклюже она обороняется. Не видит, что ли, легкого пути? Уперлась и огрызается — глупее не придумаешь. Отец так привязался к ней, что принял бы любую, даже самую неправдоподобную версию. А она зачем-то безжалостно сжигала свои корабли.
Мама с самого начала разговора не произнесла ни слова. Я достаточно знала ее, чтобы понять, что с ней происходит: глядя на Христу, она видела теперь толстомордого Детлефа. Поэтому брезгливо молчала.
Наконец, в последнем приступе ярости, Христа выкрикнула нам в лицо:
— Эх вы, идиоты несчастные, вы меня не достойны! Я ухожу! Кто меня любит, пусть идет за мной!
И ринулась в мою комнату. Но за ней никто не пошел.
Через полчаса она вышла со своими пожитками. Мы все это время просидели неподвижно.
— Вы еще пожалеете! — отчеканила она и вышла, громко хлопнув дверью.
Приговор главы семьи остался прежним: воздерживаться от оценок.
— Христа ничего не объяснила, — сказал он. — Не зная всего, нельзя ее осуждать. Раз мы не понимаем, что заставило ее так себя вести, не будем дурно о ней говорить.
С тех пор о Христе никто у нас в семье не упоминал.
Мы с ней продолжали видеться в университете, но я ее гордо игнорировала.
Однажды, убедившись, что нас никто не видит, она подошла ко мне и сказала:
— Детлеф и прислуга мне все рассказали. Это ты все разнюхала.
Я холодно посмотрела на нее и не ответила.
— Ты меня обокрала! — продолжала она. — Влезла в мою личную жизнь! Это насилие, понимаешь?
Опять это ее «понимаешь?».
И это она говорит о насилии, та самая Христа, которая силком заставила меня раздеться и издевалась, разглядывая меня голой?
Я молчала и только улыбалась.
— Так что ж ты всем до сих пор не раструбила? — не унималась Христа. — Представляю, как тебе будет приятно обливать меня грязью перед моими родными и друзьями!
— Я — не ты, Христа, у меня таких привычек нет.
Казалось бы, такой ответ должен был ее успокоить — она, конечно, жутко боялась, что я расскажу всю правду ее отцу или всей ее компании. Но ничего подобного: теперь, когда она была уверена, что я до такого не опущусь, сознание моего превосходства приводило ее в ярость.
— Ох-ох, принцесса крови! — сказала она с кривой усмешкой. — А кто устроил за мной подлую слежку? Как же надо было хотеть мне нагадить, чтобы докатиться до такого?!
— Зачем мне нужно гадить тебе, когда ты сама себе умеешь нагадить лучше всех, — равнодушно сказала я.